Кажется, я несколько часов просидела за мешками, не смея дышать и испытывая невыносимый ужас. Мне было холодно, хотелось есть, я была жутко напугана. Кто меня запер? Они знают, что я здесь? Неужели меня держат в качестве пленницы для Чжана, и если это так, то почему они просто не сказали ему, где я? А может быть, сказали, и он ушел за подкреплением. Потом за дверью моего укрытия или тюрьмы, в зависимости от обстоятельств, раздались шаги, и кто-то всунул в ключ замок. Распахнулась дверь. Раздался женский голос. Я понятия не имела, что она сказала, но поднялась на ноги. Вряд ли женщина обращалась к кому-то другому, и не было смысла обманывать себя и притворяться, будто меня здесь нет. Ноги затекли от долгого подъема по холму и сидения на корточках. Женщина в темноте нащупала мою руку и повела через дворик в другой маленький дом. Фонарь отбрасывал бледный свет.

Мы смотрели друг на друга. Наверное, она увидела очень высокую белую женщину со светлыми волосами и глазами, нависшую над ней. Передо мной же была крошечная китаянка с натруженными руками. В доме была всего одна комната с койкой, на которой лежал ребенок. Наверное, они спали вместе. Женщина подала мне чашку чая и в темноте отвела в общую уборную, после того как я произнесла слово «туалет», которое она поняла. Это было бетонное строение с четырьмя дырами в полу, нависающее над краем утеса. Его продувало ветром, но мне было все равно. Затем женщина опять отвела меня в тот самый сарай, соорудила из мешков постель и дала мне одеяло. Когда я рухнула на самодельную кровать, она снова заперла дверь. И снова я принялась размышлять над тем, кто я: пленница или гостья. Но сейчас это не имело значения, потому что в темноте идти все равно было некуда.

Мне казалось, что я ни за что не засну, но я ошибалась. Когда бледные лучи солнца проникли сквозь щели в стенах, я снова услышала поворот ключа, и женщина подала мне миску с какой-то едой. Жестом она пригласила меня следовать за ней, я повиновалась и села на стоявший во дворе стул.

Дом, в котором я очутилась, был очень простым. Телега во дворе, о которую я умудрилась ушибить колено, была нагружена початками кукурузы для просушки, сверкавшими темным золотом на фоне зеленой краски. Со стропил свисали пучки длинного, тонкого красного перца. Под телегой свернулась кошка, возможно, та, что была моей спутницей минувшей ночью.

В миске оказался разваренный рис. К нему были примешаны весенний лук и еще что-то пряное. Я съела все до последней крошки, постоянно повторяя «xiexie» — «спасибо». Маленький застенчивый сын женщины то и дело подходил и пристально смотрел на меня, а затем с хихиканьем убегал прочь.

Женщина о чем-то болтала. Я не понимала ни слова. Наконец я чуть дрогнувшим голосом произнесла «Чжан Сяолин».

Женщина плюнула на землю. Я повторила это имя, и она снова плюнула. Очевидно, она знала, кто это такой, и он ей не нравился.

После завтрака женщина подала мне таз с водой, чтобы я немного умылась, и смахнула приставшую к моему свитеру солому.

— Лара, — произнесла я, указывая на себя. Женщина что-то сказала в ответ. Мне показалось, она произнесла «Тин», но я не была уверена.

Я вытащила кошелек, достала все наличные, примерно около двухсот долларов, и сказала «Пекин». Последовал бурный монолог. Тин вышла из дома и через несколько минут вернулась с другой женщиной, которая представилась как Жун, по крайней мере так я поняла. Обе принялись оживленно переговариваться, и наконец Тин взяла мои часы и указала на цифру 2. Я не поняла, что она имеет в виду, но подумала, что это имеет какое-то значение.