— Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, — похвастался Анатолий Георгиевич. — Вы имеете представление о нумерологии?

— В определенной степени.

— Наверное, больше как гуманитарий?

— В некотором роде, — я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.

— Но немножечко в курсе?

— Так, самую малость.

В своих ответах я был сама осмотрительность.

— И как вы относитесь к каббализму имен?

— К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.

«Что мне твой физмат? — подумал я. Во мне проснулся историк. — Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».

— Вообще-то Каббала Каббале рознь, — продолжил я, раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. — Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, хотя принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.

— Гм… — Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое, и он безоглядно продолжил: — Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.

— Похвальная тема, — сказал я. — Каббала — точная наука.

— Я говорил о нумерологии. — С двухсот граммов тестя влекло в профессиональное русло. — Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А — один, бэ — два и так далее до десятой, а потом все сначала.

— Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, — догадался я. — В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырехсот.

— Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, — согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.

«Вот тебе и гуманитарий, — мелькнула у меня самодовольная мысль. — Что, съел?»

— Я все-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы. — Преподавательская спесь Маринкиного отца быстро улетучивалась. — Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.

— Безусловно, — молвил я, когда мы пришли к согласию.

— ? — глянул на меня Слава.

— Конечно, наливай, — позволил я, словно был хозяином за этим столом.

Дамы пропустили, за исключением Ксении, которая хлестала водку как лошадь — сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.

Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.

— Пифагор Самосский, — с важным видом воздел он указательный палец, — собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.

— Тетрактис, — вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. — Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.

— Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», — продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, — в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.

— Борн вообще был гений, — высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги.