Кажется, я заплатил триста рублей напрасно.

– Она случайно не сказала, зачем ее вызвали в районо?

– Нет. Я стараюсь не лезть в душу клиентам, не донимать их вопросами. Кто хочет – сам что-нибудь расскажет. Иногда, знаешь, такие болтуны попадаются, что только и ждешь, когда они рот закроют. А самые лучшие клиенты – это отпускники. Они и с деньгами, и настроение у них приподнятое, а значит, без особых претензий. Свеженький анекдот расскажут, про море, про погоду спросят, всегда вежливые, доброжелательные, платят хорошо…

Кажется, этот таксист сам принадлежал к числу болтунов, от которых не дождешься, когда они закроют рот.

– Какое у нее было настроение? – перебил я таксиста. – Подавленное? Взволнованное? Или веселое?

Таксист задумался, сдвинул шапочку на затылок. Я подумал, что по тому, в каком положении находится этот головной убор, можно судить о степени загруженности его головного мозга.

– Нет, не подавленное, – произнес он, почесывая складку между бровями. – И уж не веселое, это точно!.. Скорее, озабоченное. Мне показалось, она что-то потеряла.

– Потеряла? Как это понять?

– Понимаешь, когда мы начали подниматься на Мокрый Перевал, она спросила, не слышал ли я что-нибудь про сегодняшнюю аварию, которая там случилась. А я ответил, что, если буду слушать про все дорожные аварии, у меня нервов не хватит. Потом она захотела, чтобы я ехал помедленнее, хотя моя колымага в гору и без того едва ползла. И стала внимательно смотреть на противоположную обочину. Я еще тогда подумал, что директриса высматривает какого-то человека. Но кто будет шастать по Мокрому Перевалу в такое время?

– Но почему ты решил, будто она что-то потеряла?

– Погоди! Ты ж не дал мне договорить…

Он вдруг замолчал, шмыгнул носом и зачем-то полез во внутренний карман. Достав деньги, которые я ему дал, он пересчитал их и стал рассматривать каждую купюру с обеих сторон. Этот хитрый жук понял, что я серьезно заинтересовался его информацией о директрисе, и решил выжать из меня еще денег. Я молча швырнул ему еще сотню.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил таксист, снова пряча деньги в карман. – Она пялилась, пялилась на обочину и вдруг: «Стой! Стой!» Я думаю: увидела, кого искала! И по тормозам. На обочине никого не было. Но она выскочила под дождь и бегом на противоположную сторону. А там темно, ни хрена не видать! «Вы, – говорит мне, – не могли бы так поставить машину, чтобы свет фар освещал это место?» Вот я и подумал – потеряла что-то.

Меня охватило такое волнение, какое, должно быть, испытывает охотничья собака, когда берет след дичи. Но я благоразумно скрыл свои эмоции, чтобы спасти кошелек от полного разорения. Изо всех сил стараясь придать голосу оттенок равнодушия и скуки, я произнес:

– И что же она делала при свете фар?

– Стала ходить по обочине и смотреть под ноги.

– Это была обычная обочина?

– Совершенно обычная. Правда, в том месте пара оградительных столбиков была повалена. И вот от них до середины дороги она стала расстояние шагами мерить. Я еще подумал: чудная какая-то! И охота ей под дождем по лужам шлепать?

– Она нашла что-нибудь?

– Нашла, – кивнул таксист. – Я и не разглядел, что это было. Какая-то хренотень. Она подняла ее с земли и в карман сунула.

Я пристально посмотрел на таксиста. Нет, он не лгал. Если бы рассмотрел, что подняла директриса, то не преминул бы за эту информацию вытряхнуть из меня еще деньжат.

– И что было потом? – спросил я, не позволяя таксисту делать слишком большие паузы в рассказе, чтобы ему в голову не успели прийти мысли о деньгах.