Но это оказалась вовсе не рыба, а мальчик. И когда она прибежала к месту событий, он уже выбрался из воды. На нем были только панталоны. Он был бледным и тощим. Его голову и лоб облепила масса темных волос, а глаза казались черными, хотя, наверное, они были просто темно-коричневыми.

Она узнала его. Это был мальчик, на которого ей в церкви запретили даже смотреть. Потому, что он вульгарный. Но сейчас-то они не в церкви?

– О, Боже, – воскликнула она, подбежав и резко остановившись в нескольких футах от берега и от него. – Вы свалились в воду?

В первый момент она подумала, что он испугался звука ее голоса, но затем его глаза нашли ее и бесцеремонно оглядели. Он презрительно усмехнулся:

– Я нырял.

И действительно, когда она посмотрела вокруг, то увидела небрежную кучку одежды у корней старого дерева, несколько толстых ветвей которого заманчиво простирались над водой.

– О, какой вы молодец! А ваш papa знает, что вы находитесь в парке моего papa?

– Это вовсе не ваш парк, – грубо и каким-то незнакомым говором ответил он. Вероятно, это и было то, что ее отец называл вульгарным акцентом. – Это земля моего отца.

Это заявление заставило ее немного смутиться, потому что, если это так, то она, действительно, очень непослушная. Но она знала, что это неправда. Границей была река.

– Мой papa находится на этой стороне реки, – заявила она. – А ваш papa на той стороне.

– И это все, что ты знаешь? – он уперся руками в несуществующие бедра. – Река принадлежит моему отцу, а эти ветки находятся над рекой.

Этот аргумент почти убедил ее, пока она не вспомнила, что ветви не существуют независимо от деревьев.

– Но дерево-то находится на этой стороне, – указала она. – И вы тоже.

Бесспорно, он стоял на берегу, в их парке.

Он фыркнул.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? Побежишь ябедничать своему papa?

– Мой papa в Лондоне. Но я и так ничего бы ему не сказала. А вы будете снова нырять? Или вы прыгнули в первый раз и испугались?

Он снова фыркнул.

– Вовсе и не в первый, и даже не в двадцать первый. И я ничего не боюсь.

Он повернулся, и, перебирая босыми ногами как невероятно ловкая обезьянка, взобрался на ствол дерева, сделал несколько шагов по ветке, раскинул руки в стороны, хотя все еще опасно пошатывался, а затем прыгнул, обхватив руками колени во время прыжка.

Снова последовал оглушительный всплеск. Одна холодная капля упала на руку маленькой девочки, хотя она стояла достаточно далеко, чтобы намокнуть.

К счастью.

– Это было просто великолепно, – восхитилась она после того, как он потряс головой, словно мокрый пес, а затем, подтянувшись на тощих руках, снова выбрался на берег.

– Спорим, ты так не можешь, – насмешливо бросил он.

– Спорю, что могу, – парировала она. – Но если я это сделаю, то намочу волосы, и моя няня захочет узнать, что случилось. И тогда она узнает, что днем, когда она спит, я ухожу гулять, и мне никогда больше не удастся это сделать.

Мальчик снова уперся руками в бедра.

– Так у тебя до сих пор няня, – презрительно процедил он.

– Да, – согласилась она. – А у вас?

Он закатил глаза.

– Мне уже восемь. Осенью меня отошлют в школу. Когда мне было пять, у меня был гувернер.

– А у меня будет гувернантка, когда мне исполнится шесть.

– Чтобы учить тебя рисованию и вышивке, – процедил он с явным презрением.

– Вы мальчик Мэйсонов. И вы странно говорите.

– А ты малявка Эштонов. И ты говоришь так, будто у тебя слива во рту.