|
Туристы, студенты, банкиры и артисты, да все, кто угодно, прогуливаются по Пьяццетте, мимо розовых колонн Дворца дожей, спускаются к воде и глазеют на гондолы, на Мост Вздохов, чья изогнутая спина соединяет Дворец дожей и старую тюрьму. Ватага студентов, заметив тебя — одинокого, шатающегося по набережной, тут же окружает и тянет за собой к вапоретто, снующим по Большому Каналу. Они поют, хохочут, целуют девчонок, а я посвящаю Бруно в тайны самой удивительной архитектуры на Земле — венецианской. А потом по каналу, устроив на мосту у Академии веселую суматоху, пришла гроза, и мы спасались от непогоды в сумрачных кабачках — там все только пьют и поют, и Бруно говорил мне: все хорошо, все просто замечательно, здесь нельзя грустить, ведь мы в Венеции…
— Эй, что случилось, мистер Кейдж? — Давай, Кейдж, продолжай. — Кто-нибудь из вас видел Брасс снаружи? — Как же мы увидим, мы ж внутри? — Свин, заткнись. Нет. — Он на заснеженном плоскогорье, очень высоко, здесь не бывает даже облаков. Кругом тьма, Брасс виден только звездам, а те, кто внутри — словно в черной дыре. — Да-а, а откуда ты знаешь, какой он? — Мы даже и вообразить не могли, как выглядит Брасс, мистер Кейдж. — Я не воображал, Свин, я видел его. На рисунке. Я вообще много повидал. Когда-то я изучал архитектуру. — На Земле? — В Венеции? — Да. Одно время у меня был доступ к всевозможным планам. Я знаю, к примеру, откуда идут эти коридоры, и куда они ведут. — Серьезно? — Я мог бы рассказать вам о каждом кирпичике Айя-Софии. Я мог бы рассказать, как устроен иллюзорный храм Анкуор на Кепларе! И я знаю все тупики, закоулки и повороты, все двери и замки, канализацию и вентиляцию Брасса! — Ты? — Эй, так ты хочешь сказать, что знаешь, как нам свалить отсюда? — Венеция… — Эй, Ястреб, ты слышишь, Кейдж похоже знает, как нам свалить отсюда! — Заткнись, Свин. Ну, Кейдж, давай дальше. — Венеция… ты сейчас так далека… эти ночи, дивные ночи в ресторанчиках — Гимба режет сыр, и мы пробуем вино с юга и вино с севера и не можем выбрать, какое слаще — эти ночи никогда больше не вернутся. Они ушли. Бруно ушел. И удивительная ленивоглазая девушка, та, что все разрушила — я, Бруно и девушка, ее звали… — Кейдж! — …Сапфир! — Кейдж, послушай меня! — Да, тебе лучше послушать Ястреба! — Сапфир ушла… — Объясни нам, как эти гробы могут переговариваться. Раньше я был в другом. Я скулил и выл, как та собака, а в этом впервые услышал хоть какой-то ответ — я заполучил голос Свина. Но и он — больше, чем ничего! Что же, это, наверно, какой-то особый эффект? — Как мы трое можем… слышать друг друга? — Ну, как ты разговариваешь с Ястребом, да и со мной? Я побывал уже в двух камерах, но никогда раньше не слышал голосов. — Тройная связь… да, скорее всего. Заключенные Брасса содержатся в глицериновых гробах, которые кормят и чистят их, оказывают медицинскую помощь, предохраняют от повреждений… Если вы попытаетесь нанести себе травму, пусть даже смертельную, гроб все равно вернет вас к жизни. Однажды вы сможете выйти отсюда, в темноту, но вам будет уже все равно… — Да, да, Кейдж, нам все это давно известно, скажи лучше, как мы можем болтать в этих гробах. — На самом дне тюрьмы три камеры соединены старыми канализационными трубами. Понимаете, вместо камня в стенах — пустые металлические трубы. |
