– Она знала. Черт побери, она знала!

– Вероятно, она не разгадала трюка, почерпнутого у Калиостро. Но она поняла, что нападение было совершено на нее, а не на Марион Хэммонд, потому что у нее не вызывало сомнений, кто за всем этим стоит. Женихом Марион Хэммонд был Гарри Брук.

И это было концом. Это было последней каплей. Она действительно была бледна от ненависти и страдания. Она сделала еще одну попытку начать новую жизнь в окружении новых людей, она вела себя достойно, она простила Гарри Брука и скрыла улику, изобличающую его в убийстве отца, но злой рок продолжал преследовать ее. Злой рок (или какое-то лежащее на ней проклятие) извлек из небытия Гарри Брука, и тот попытался убить ее…

Доктор Фелл закашлялся.

– Я утомил вас столь долгим рассказом, – сказал он извиняющимся тоном, – хотя понял все за какие-нибудь три секунды, когда унесся в заоблачные дали в спальне мисс Хэммонд в присутствии Майлса Хэммонда, и врача, и сиделки, и самого «Кертиса», занявшего к тому времени позицию у комода.

Потом мне пришло в голову, что можно легко проверить, прав ли я относительно трюка, некогда проделанного с Калиостро. Существует тест, называемый тестом Гонзалеса или нитратным тестом, с помощью которого можно безошибочно установить, стрелял ли данный человек из данного револьвера или нет.

Если Марион Хэммонд не спускала курок этого револьвера, я мог бы написать Q.E.D.. И если Гарри Брук был действительно мертв, как все считали, то это преступление, по всей видимости, совершил некий злой дух.

Я довольно дерзко объявил об этом, чем вызвал неудовольствие доктора Гарвиса, который в отместку выдворил нас всех из спальни. Но это имело любопытные последствия.

Прежде всего мне, разумеется, хотелось загнать мисс Фей Ситон в угол и заставить ее во всем признаться. Я попросил доктора Гарвиса, в присутствии «Кертиса», оказать мне любезность и прислать Фей наверх для беседы со мной. Это вызвало у «Кертиса» чуть ли не истерику, которая потрясла даже вас.

Неожиданно он осознал, что попусту теряет время, ведь девушка может прийти сюда в любую минуту. Он должен был немедленно удалиться. Он сказал, что хочет пойти в свою комнату и прилечь, и в этот момент… бах! Знаете, я мог бы расхохотаться, если бы все это не было столь фантастически жестоким и отвратительным. «Стивен» уже взялся за ручку двери своей спальни, когда вы крикнули ему, чтобы он не входил в комнату, потому что там спит профессор Риго – который тоже знал его как Гарри Брука! – и его нельзя беспокоить.

Да, черт возьми! Его нельзя беспокоить!

Удивляет ли вас сейчас, что «Кертис» бросился вниз по задней лестнице, словно за ним гнался сам дьявол?

Но у меня не было времени размышлять об этом, потому что доктор Гарвис вернулся с сообщением, которое меня чрезвычайно испугало. Фей Ситон уехала. Оставленная ею записка, в особенности содержащаяся в ней фраза «Портфель – полезная вещь, не правда ли?», выпускала джинна из бутылки, вернее – плащ из портфеля.

Я знал, что она собирается делать. Не будь я полным идиотом, я бы понял это еще ночью.

Именно тогда, когда я сказал Фей Ситон, что если мисс Хэммонд поправится, то полиция не будет задействована, на ее губах появилась эта жуткая улыбка, и она пробормотала:

«Разве?» Фей Ситон чувствовала отвращение и усталость и готова была дать волю своему гневу.