Когда Логан сообщила, что приняла решение и не хочет выходить за него замуж и что им стоит разойтись и идти дальше каждому своим путем, Джейми принял это близко к сердцу и даже расплакался. Но она никогда бы не подумала и не поверила, что он сделает с ней такое: похитит и будет удерживать как пленницу.

Если это он.

Должен быть он, кто же еще?

Джейми не был ни жестоким, ни злым. И то, что он сделал, представлялось бессмысленным. Не пропустила ли она какую‑то глубинную черту в его характере? Неужели он и впрямь намерен держать ее здесь, пока она не согласится выйти за него?

Движущийся свет. Слабое зеленоватое мерцание. Оно приближалось.

– Джейми? Джейми, пожалуйста, давай поговорим.

Уже знакомый скользящий звук над головой.

Луч света ударил прямо в глаза, на мгновение ее ослепив. Потом сдвинулся в сторону.

Кто‑то стоял прямо над ней. Кто‑то, чье лицо скрывала маска.

Логан почувствовала, как что‑то прижалось к ее губам. Что‑то сладкое. Она ощутила вкус меда и проглотила. Потом во рту у нее оказались две капсулы. К губам поднесли пластиковый стакан с водой.

И снова скользящий звук. Приглушенные удаляющиеся шаги.

Шаги стихли, а ей в голову вдруг пришла страшная мысль, и следом проскользнул и разлился внутри страх.

Не ошиблась ли она в своих рассуждениях? Что, если это не Джейми? Как во все это вписывается человек на парковке? Работают ли они вместе?

Что, если это какой‑то незнакомец? Кто‑то совершенно посторонний?

22

Пятница, 12 декабря

Сидя за столом в своем скромном кабинете на Харлей‑стрит, доктор Джейкоб Ван Дам походил на старого мудрого филина. Сходству с птицей способствовали маленькие круглые очки в роговой оправе. Невысокого росточка, с печеночными пятнами на лысине и тыльной стороне ладоней, психиатр был одет в серый, в мелкую полоску костюм, сидевший на нем немного мешковато, как будто за годы, что прошли со времени пошива, его владелец несколько усох, и воротник, подвязанный клубным галстуком, свободно висел на морщинистых складках напоминающей индюшачью шеи.

Практикуя многие годы судебную психиатрию и имея дело с широким кругом всевозможных, в том числе и склонных к насилию преступников, он не раз подвергался нападению и в последнее время предпочитал, ради собственной безопасности, оставаться за столом, служившим теперь не в последнюю очередь и барьером между ним и клиентом.

Доктору было семьдесят семь лет, и он давно мог бы уйти в отставку, но слишком любил свою работу, чтобы даже думать об этом. Да и чем, черт возьми, он стал бы заниматься в отставке? Никакими хобби доктор не обзавелся – работа всегда была его жизнью. Человеческая натура служила источником бесконечного интереса, и проявления ее он наблюдал ежедневно у своих пациентов.

На стеллажах вдоль стен стояли книги по медицине, и на корешках нескольких значилось его имя. В одном из опубликованных им трудов объяснялись причины широкой популярности принцессы Дианы, другой содержал детальный анализ Йоркширского Потрошителя, Питера Сатклиффа, обвиненного в убийстве тринадцати женщин. Из представленных здесь книг доктор особенно гордился трехтомником, написанным на основе наблюдений за обитателями психиатрического учреждения строгого режима Бродмур, где он работал несколько лет, – единственным критерием для помещения в эту больницу являлся диагноз: невменяемый в отношении совершенного преступления.