Терезина гибко увернулась от слишком смелой ласки, схватила обе его руки, приблизила свои глаза к его глазам и прошептала, словно отсутствуя:

- Что ты за человек, скажи? Почему я люблю тебя? Почему меня тянет к тебе? Ты уже старый и некрасивый - как же так? Знаешь, я думаю все-таки, что ты преступник. Разве нет? Твои деньги не краденые?

Он попытался выпутаться:

- Не говори, Терезина! Все деньги краденые, всякая собственность неправедна. Разве это важно? Все мы грешники, все мы преступники уже потому только, что живем на свете. Разве это важно?

- А что важно? - встрепенулась она.

- Важно, что мы выпьем эту чашу, - сказал Клейн медленно, - все остальное не важно. Может быть, больше она не вернется. Пойдешь со мной спать или мне можно пойти к тебе?

- Пойдем ко мне, - сказала она тихо. - Я боюсь тебя, и все же я должна быть с тобой. Не говори мне своей тайны! Я не хочу ничего знать!

Мотор умолк, и она очнулась, вырвалась, пригладила, приходя в себя, волосы и одежду. Лодка тихо подошла к мосткам. Огни фонарей отражались, разбрызгиваясь, в черной воде. Они сошли на берег.

- Постой, моя сумка! - вскрикнула Терезина через десяток шагов. Она побежала назад к мосткам, прыгнула в лодку, нашла на сиденье сумку с деньгами, швырнула купюру недоверчиво глядевшему на нее перевозчику и бросилась в объятия Клейну, который ждал ее на набережной.

5

Вдруг началось лето, за два жарких дня оно изменило мир, углубило леса, околдовало ночи. Жарко теснили друг друга часы и минуты, быстро обегало свой пылающий полукруг солнце, быстро и торопливо следовали за ним звезды, жизнь пылала лихорадочным жаром, бесшумная жадная спешка гнала мир.

Однажды вечером танец Терезины в курзале прервала неистово налетевшая гроза. Погасли лампы, лица осклабливались в белом блеске молний, кричали женщины, ворчали официанты, с дребезгом разбивались на ветру окна.

Клейн сразу потянул Терезину к своему столику, где он сидел рядом со старым комиком.

- Великолепно! - сказал он. - Пошли отсюда. Ты ведь не боишься?

- Нет, не боюсь. Но сегодня тебе не надо идти со мной. Ты три ночи не спал и выглядишь ужасно. Проводи меня до дома, а потом ступай спать в свою гостиницу. Прими веронал, если он тебе нужен. Ты живешь как самоубийца.

Они шли - Терезина в плаще, одолженном у кого-то из официантов, сквозь бурю, сквозь молнии, сквозь вихри пыли по опустевшим, безлюдным улицам, ликующе гулко раскатывались, вороша ночь, удары грома, и вдруг хлынул дождь, рассыпался по мостовой, припустил с избавительным всхлипываньем, забушевал ливнем в густой летней листве.

Промокшие и продрогшие, пришли они в квартиру танцорки, Клейн не пошел домой, об этом больше не говорили. Облегченно вздохнув, они вошли в спальню, со смехом скинули с себя промокшее платье. В окне ослепительно сверкали молнии, в акациях устало метались буря и дождь.

- Мы больше так и не были в Кастильоне, - насмешливо сказал Клейн. Когда поедем туда?

- Съездим, съездим, не беспокойся. Тебе скучно?

Он привлек ее к себе, обоих лихорадило, и отсвет грозы горел в их ласке. Толчками врывался в окно охладившийся воздух с горьким запахом листьев и тупым запахом земли. После любовной борьбы оба скоро впали в дремоту. На подушке его осунувшееся лицо лежало рядом с ее свежим лицом, его жидкие, сухие волосы рядом с ее пышными, цветущими. За окном догорала ночная гроза и, устав, погасла. Буря уснула. Успокоившись, поливал деревья тихий дождь.

Вскоре после часа ночи Клейн, который уже не знал продолжительного сна, очнулся от сумбура тяжелых, душных видений с хаосом в голове и болью в глазах. Он неподвижно полежал с открытыми глазами, вспоминая, где он находится. Была ночь, кто-то дышал рядом с ним, он был у Терезины.