Очень скоро накал страстей достиг такой высоты, что думать о своем стало невозможно.

— Может, мне и жить переехать на кафедру?! — стонал Подосенков. — Ну разве можно так? Я понимаю, что молодым положено пахать и пахать, но всему же есть предел!

— Я, к вашему сведению, Сергей Львович, когда была лаборантом, тянула куда большую нагрузку и трагедии из этого не устраивала! — заметила Хрулева. — Вы на себя в зеркало посмотрите! Такой здоровяк, можно сказать — красавец мужчина, орел, а ноете как моя свекровь!

Насчет «красавца» она льстила. Лицо у Подосенкова было простоватое, с грубыми чертами, его даже симпатичным нельзя было назвать.

— Спасибо за комплимент, Инга Кирилловна! — огрызнулся Подосенков. — Только я не ною, а справедливо возмущаюсь. И не сравнивайте меня, пожалуйста, с вашей свекровью! Давайте говорить по существу! У меня получается тридцать пять учебных часов в неделю…

— Ах, не морочьте нам голову вашими часами! — отмахнулась Хрулева. — Это же ваши часы, а не наши! Ничего страшного, не перетрудитесь, еще и на статьи время останется. Сколько их у вас уже? Около десяти?

Год назад Подосенков написал в заявке на участие в конкурсе на получение какого-то гранта, который он так и не получил, «имею около восьми научных статей» и на некоторое время стал кафедральной достопримечательностью. Можно иметь около ста, или, хотя бы, около пятидесяти статей, большие количества располагают к округлению, но «около восьми» звучит смешно. Подосенкова буквально затравили просьбами уточнить сколько именно у него статей. Семь с половиной? Семь целых семь десятых? Шесть? Пять? Сначала Подосенков отшучивался, со временем начал огрызаться, а потом об этом забыли.

Кто-то забыл, а кто-то и помнил. Подосенков, и без того взвинченный, пылающий ушами, отреагировал на слова Хрулевой резко.

— Я попрошу не издеваться надо мной, Инга Кирилловна! Звание доцента еще не дает вам права безнаказанно оскорблять других!

Все, включая и Хрулеву с Подосенковым, посмотрели на Анну. Большинство — мельком, как бы случайно, а Хрулева глядела дольше всех, словно укоряя: «Видишь, из-за тебя и мне достается».

У Анны от злости перехватило дыхание. Дожила — стала притчей во языцех. И не в хорошем смысле, а в плохом. Ладно бы шеф с глазу на глаз позволил себе подобный намек, а то — Подосенков. Лаборант, блин, старший, амбиций до небес, а знаний как после медучилища. Иммунолог недоделанный, в прямом смысле этого слова. Сколько раз прибегал за помощью — не сосчитать и не вспомнить, а тут клюнуть осмелился. Или у широких масс уже сложилось впечатление, что доцента Вишневскую можно безнаказанно пнуть? Походя так, для настроения… Это мы еще посмотрим.

— Кончайте пререкания! — Аркадий Вениаминович, до сих пор демократично не участвовавший в прениях подчиненных, почувствовал, что пора вмешаться. — Интеллигентные люди, а устроили балаган! Простой вопрос не можете решить самостоятельно, полюбовно. Только когда я распишу часы, не вздумайте прибегать с претензиями!

Под неприязненным, едва ли не испепеляющим, взглядом Анны Подосенков покраснел пуще прежнего и заерзал на стуле. Возмездие должно было обрушиться на его не по возрасту плешивую голову очень скоро. Не исключено, что он уже догадался об этом и начал переживать и раскаиваться. «Покаяние без страдания ничего не стоит», — мстительно подумала Анна, предвкушая расправу. А вот владеть собой взрослая женщина должна уметь лучше. Что это такое? Услышала пакость и сразу же возбудилась. Щеки загорелись, сердце забилось быстрее. Никуда не годится.

Аркадий Вениаминович собирался привлечь к испытаниям нового препарата «Фартинг-Хау» Вишневскую, Маркузина и Подосенкова.