Меч поднял Боромир. Осмотрел осторожно, с опаской, и бросил вновь на шкуру.

    – Нечистая штука…

    Вишена оглянулся:

    – Тарус-то где? Уж он растолкует.

    Боромир кивнул.

    – Тарус был здесь, да в Шогду подался. Завтра воротится.

    Роксалан тем временем поднял меч-малютку и с сомнением вертел его в руках. Вишена пытливо наблюдал за ним. Там, на болотах Лежи, он долго думал, брать ли с собой этот меч, бросить ли. Решил взять.

    Роксалан тем временем тронул Боромира за плечо и тот прочел в его глазах вопрос.

    – Сказывай, – велел он.

    Роксалан тряхнул головой.

    – Взглянуть бы на Омута нож…

    Боромир стрельнул глазами, словно пойманный тур.

    – Рубины? – догадался он. Роксалан кивнул. Вчера еще заметил он, что у Омута на ноже рубины, а сейчас вдруг вспомнил, Омут ведь обычно не расставался с длинным турецким кинжалом с костяной рукояткой и безо всяких камней.

    Все направились в терем. Омут, покрытый полотном, лежал в дальних покоях на высокой дубовой лавке. У изголовья застыл резной деревянный идол – фигура бога Хорса.

    Боромир чуть приподнял полотно с левой стороны и в глаза ему полыхнул алый рубин. Боромир оглянулся, а Вишена осторожно вытащил нож из кожаного чехла. И вскрикнул пораженно.

    Если была у подброшенного ночью меча точная копия, то в руке он сейчас держал именно ее. То, что все принимали за нож Омута, оказалось крохотным мечом. На гарде искрились рубины, такие же малые и чистые, по одному с каждой стороны. Вишена развернул шкуру и уложил второй меч подле первого.

    И тут раздался крик, неожиданный и громкий. Соломея указывала пальцем на лежащего Омута. Когда Боромир приподнял полотно, укрывавшее покойника, стала видна рука – ладонь и предплечье. Взгляды, прикованные к мечу, не сразу остановились на ней.

    Это не была рука человека. Темная кожа со вздутыми венами, жесткая щетина, крючковатые пальцы и длинные звериные когти.

    Вишена вздрогнул, кто-то позади охнул, а Боромир рывком сдернул с Омута покрывало.

    – Чур меня, – выдохнул он и отшатнулся.

    Вместо Омута на лавке лежало сущее страшилище. Та же темная звериная кожа, сильно выступающая нижняя челюсть, белоснежные клыки, не меньше медвежьих, закаченные глаза – сплошные белки без зрачков.

    Все отпрянули, невольно, как обожженные.

    – Вот тебе и Омут, – процедил Боромир и накинул покрывало на неподвижное тело. Роксалан крикнул, в палату ввалились два дюжих стражника с крючьями.

    – В лес и сжечь! Немедля! – приказал Боромир, кивая на лавку.

    В палате повисло озадаченное молчание, и тут в дверях возникла высокая фигура Таруса-чародея, вызвав вздох облегчения и надежды.

    Тарус-чародей мог многое, все это прекрасно знали. Вишена вздохнул, как и все, и нагнулся, чтобы поднять сверток с мечами.

    Меч на шкуре остался только один, но он стал заметно крупнее, словно два маленьких меча слились воедино.

    Вишена застыл полусогнутым.

    Вечером Боромир с Тарусом собрали всех приезжих на совет. Тарус уже выслушал истории Вишены и Омута, и выглядел озабоченным, несколько настороженным, но уж никак не запуганным – кто может запугать Таруса-чародея?

    Ему исполнилось всего двадцать шесть лет, но славу Тарус успел стяжать немалую.