— Что значит «вашего Бултыха»?

— Вы же его защищаете!

— Я справедливость защищаю. Вы все в эмоциональный ряд переводите — кто хороший, а кто плохой. А мне на это наплевать. И самый лучший может быть виноватым.

Он это довольно зло все сказал, и Кичалова замолкла. Дальше стали выступать авторы — Дядьев, Ред и Калошин.

Прекрасный портрет отца и благодетеля нарисовали они. Лучше Афанасия Сергеевича на свете никого нет и никогда не было. И вряд ли когда-нибудь еще появится такой человек. И темы он подсказывает, и ходы, и приемы предлагает. Ночью и днем готов сидеть над репертуаром с детьми-писателями. И зашаталось мое дело, западало. И загрустили мои сторонники. А сторонники Афанасия Сергеевича обрадовались.

Дошло дело до Носача Сергея Николаевича. Автора, которого я пригласил. Мосалов спрашивает:

— Какие у вас отношения с Тихомировым?

— Обыкновенные. Я пишу, он приобретает.

— Для кого?

— Для актеров разных. Куплетистов.

— Есть у вас к нему претензии?

— Какие?

— Бывает так, что он что-то не пропускает?

— Бывает. Очень часто.

— Можете привести пример?

— Могу. Сколько хочешь.

Он стал исполнять куплеты и частушки. В другой аудитории это было бы дико. Но здесь собрались профессионалы, и все звучало вполне нормально. Так же, как у нас в цехе разбор причин сгорания потенциометров.

— Вот куплеты для Дальнего Востока:

Тихомиров сказал тогда, что не стоит привлекать к этому внимания. Количество икры все равно не возрастет, а людей это раздражает. Или вот, он тоже не пропустил:

Он тоже заявил — пой не пой, рыбы больше не станет. А большая химия на щите. Ни к чему это.

— Спасибо, — сказал Северьянцев. — Если вы не совсем прояснили картину, то достаточно ее дополнили.

— Да, — сказал Мосалов. — Я бы тоже такое не пропустил. (Пауза.) Есть еще желающие дополнить картину?

И вдруг, как гром среди ясного неба:

— Есть!

Батюшки! Это же Великий Юморист.

— Разрешите мне сказать. Я вижу, дело у вас более чем сложное. И, по-моему, решения вы не найдете. Потому что у вас и Бултых прав, и Тихомиров не виноват.

— Так не может быть! — воскликнул Северьянцев.

— Может. В чем прав Бултых? В том, что Тихомиров действительно мешает, а может, даже вредит Циркконцерту. Я, например, и многие другие перестали писать вам из-за него. Дядьев, Ред и Калошин его хвалят. А что остается делать? Они умеют писать только для цирка. У них нет другой профессии. Выиграй Тихомиров дело — им конец, если они против него выступали. Проиграй Тихомиров — опять же они молодцы, за слабого заступились. Никто их не осудит. И новый репертуарный начальник тоже. А от начальника все зависит. Тихомиров и заказы делает, и цены за номера и целые программы назначает. И сто раз надо подумать, прежде чем с ним поссориться. Так что Бултых на очень большой риск идет. А номера Тихомиров действительно губит. И самые лучшие. Есть у него такой лозунг для сотрудников, полусекретный: «А что нам будет, если мы этот номер не пропустим?» Ничего ему не будет. Хоть трижды Шекспиру от эстрады откажи. Он просто не может быть в чем-то виноват. Он никаких постановлений, законов, пунктов, условий договора — ничего не нарушает. И, как ни странно, разговор можно только так, по деревенским понятиям вести: хороший он или плохой. Но не Марина Викторовна должна это делать. Она его подчиненная. Она сама так живет.

— Простите, — смешался Северьянцев. — Мы так никогда не выберемся.