Но рука моя застыла в воздухе – в дверях столовой появилось... появилось женщина-солнце... Появилась Гюль. Небесная гурия в длинном серебристом платье с ошеломляющим декольте на спине (помните девицу высокого блондина в черном ботинке?). Божественная фигурка. Черные, струящиеся волосы. Нежное лицо, чуть тронутое косметикой. Пухлые, страстные губки. Очаровывающая, чуть растерянная улыбка...

Пока я смотрел на нее с раскрытым ртом, она сказала что-то своему владыке. Тот усмехнулся, кивнул, уселся на стул лицом к двери и хлопнул в ладоши.

И появилась моя пастушка. Такая, что Гюль со всей ее красотой просто растворилась в воздухе.

...Лейлой, совершенно преображенной произведением, несомненно, одного из лучших модельеров Европы или Америки, можно было любоваться вечность. Но я смотрел всего секунду. Она выглядела так, что сразу же становилось понятным, что эта девушка – явление во Вселенной единичное. И необычайно целостное, такое целостное, что никому не пришло бы в голову отдельно оценивать ее фигурку, ее обнаженные руки, ее грациозную шейку, ее платье и туфельки, наконец.

Я смотрел на нее всего секунду. По истечении ее мое сердце крест-накрест полоснула необъяснимая тревога, я обернулся к вождю и увидел лицо человека, неожиданно обнаружившего изумруд в своем ящике для безделушек.

...Когда я, уже почерневший от недобрых предчувствий, вновь посмотрел в сторону двери, Лейлы и хозяйки дома в ее проеме не было... И я продолжил движение, прерванное мною в момент появления Гюль, то есть приблизил к себе бутылку с виски. Налив стаканчик, поднял глаза на вождя, с тем, чтобы выпить в его честь.

И увидел лицо человека искренне мне сострадающего.

«Ты понимаешь, что это девушка не для тебя, – говорили его улыбка, его глаза. – Что ты сможешь для нее сделать? Надуть ее пару-тройку раз? На мои деньги свозить на трехзвездочные курорты Кипра и Египта? Купить пакистанских и корейских тряпок на рынке?»

– Ты прав, толстомордый! – сказал я по-русски, подняв стаканчик и изобразив на лице дружескую улыбку. – Эта чудесная девушка не для изъеденного жизнью нищего человека. – Эта девушка для таких, как ты, толстомордых владетелей мира. Толстомордых и тупых... Ведь только превратив ее родник в сосуд для своей тлетворной спермы, ты поймешь, что всю эту божественную красоту сотворили не твои тряпки, но моя любовь к ней, наша любовь. For you, сукин сын!

И, выпив залпом, принялся за маринованные баклажанчики – самую замечательную в Систане-Белуджистане закуску.

– Спасибо, – поблагодарил меня вождь (естественно, по-английски) и, заметив, что я сную глазами по столу в поисках рыбы а-ля Забол, звякнул серебряным колокольчиком.

Перед тем, как на столе задымилась рыба, в столовой появились Лейла и Гюль.

Лейла была в обычной своей одежде. Она выглядела несколько возбужденной. Увидев себя в новой ипостаси, прочитав восхищение в глазах мужчин, она уже не могла быть прежней. И чувствовала, что никогда уже не сможет стать прежней. Но на вождя, раскрывшего (и оценившего) ее красоту, она смотрела не с благоговением, а настороженно, как кошка, которая не хочет, чтобы ее взяли в оборот в качестве мягкого мурлычущего инструмента.