– Я удивляюсь тебя слушать... Чтобы ты так говорила... И игла... Похоже на низкопробную выдумку. Типа штопора или вилки из какого-нибудь дешевого фарса наподобие «Лимонадного Джо».

– Афанасий был в тот вечер как никогда ласков, – продолжала Вера, не услышав моих слов. – Включил музыку, что-то из Иглесиаса, раздел, вещь за вещью, исцеловал всю страстно и нежно... А я думала об одной игле. Представляла, как незаметно возьму ее в руку, как плотно сожму, чтобы не выскользнула при ударе, как воткну ему в спину, как она пронзит ему сердце... Миллиметр за миллиметром...

Но не пронзила... Кончила не вовремя... Так неожиданно, так противно, так не остро... Матка задрожала, но задрожала так, как дрожит рука от волнения. Или от холода. Я расплакалась от огорчения... А он, дурак, подумал, что я плачу от избытка чувств... Расплылся, как ясное солнышко.

– Да уж... – вздохнул я. – Мужики часто хрен с пальцем путают. А женщины – никогда.

– На следующий день, после того, как мы подали заявление, я решила повторить попытку, – не отреагировала обычно щепетильная Вера на непристойную шутку. – И опять не получилось, так, как я хотела, точнее, совсем не так получилось, как я хотела. Наверное, шампанское повлияло...

– Ты же не любишь шампанского? – удивился я.

– С тех пор и не люблю.

Вера, сосредоточенная, контрастная, красивая как никогда, ответила как бы сама себе. Вся она была там, в комнате общежития, в комнате, в которой началось то, что перекроило всю ее последующую жизнь.

– Ну и что же у тебя не получилось? – спросил я, сдерживаясь со всех сил, чтобы не прикоснуться хотя бы к бледным ее пальчикам, бледным от стягивающей руку бельевой веревки.

Спросил и вспомнил фильм, в котором герой, узнав, что рога ему наставило шимпанзе, почувствовал неодолимое влечение к своей оригинальной супруге.

– Ударила его иглой в спину, но удар получился касательным, – продолжала рассказывать Вера. – Он завизжал, вскочил, весь затрясся, а я кончать начала... И опять не глубоко. Но не так противно, недоделано, как в прошлый раз. А он увидел меня, корчащуюся, и в обморок упал. Мужчинка. Я вытащила иглу, обработала рану, обтерла кровь и уселась в кресло ждать, пока он в себя придет... И думала, что сказать, как оправдаться, чтобы повторить попытку. Другого парня искать, кокетничать с ним, ждать, пока в постель потащит, мне не хотелось...

– Терпежу не было...

– Да. Но ничего у меня не получилось. Разглядел он что-то в моих глазах. Говорить не мог, заикался... И исчез на следующей неделе. Потом узнала, что в Канаду уехал... К троюродной тетке.

– Ты говорила, что была беременной от него...

– Чепуха. Беременность от него я придумала специально для тебя. Ты жалостливый.

– Да уж... – протянул я и вновь приклеился глазами к ее беленькой ручке, затем к лицу, ставшему совсем уж демоническим.

А Вера задумалась. Не о своем положении, точно, а вспоминая былые переживания. Чтобы не любоваться ею до полной и безоговорочной капитуляции, я реанимировал Шакала и спросил, стараясь казаться равнодушным:

– Как я понимаю, и после нашего замужества Шакал приходил страшилки рассказывать? – И, вспомнив шакальи глаза двоюродного брата Веры, искорежился от отвращения.

– Да, специально для этого. Я кончала прямо на кухне... Сидя на твоем стуле.

– Я убью тебя...

– Не убьешь, – ядовито усмехнулась Вера. – Такие, как ты, на это не способны.

И, видимо, решив тянуть время – ведь должен кто-то появиться в этом бомжатнике? – продолжила:

– О Константине не хочешь узнать?

– Валяй, – выцедил я, кое-как взяв себя в руки.