Покончив с работами по металлу, я взялся отпиливать приклад. После того, как обрез был готов и заряжен одним из раритетов, у меня оставалось около двух часов на сон.

Я улегся на диван, однако заснуть мне не удалось: мысли и работа взбудоражили меня нервно и физически. Время от времени идиотизм положения, вызывал у меня смех.

Мог ли я представить десять-пятнадцать лет назад, что в конце двадцатого века в середине ночи буду делать обрез из ружья, купленного дедом супруги после того, как однажды ночью у соседа Коростылева повыдергали всю морковку?

Мог ли я вообразить, что буду жить в Подмосковье и ночами слушать не сверчков, а шелест автоматных очередей? И мог ли я помыслить, что у меня будут серьезные основания подозревать свою супругу в бесчеловечных поступках? Конечно, нет...

Проснулся я ровно в половине шестого. Переоделся в спортивное трико ненавязчивого цвета, обул кроссовки, сунул обрез в полиэтиленовый пакет с эмблемой Вериной фирмы и пошел в лесополосу. Электрички уже ходили, но людей, спешащих на станцию, было немного. Выбрав место, с которого просматривались все подходы к дому, я залег под кустом желтой акации, и принялся ждать.

Парень с ушами-кувшинками, настороженный, нервничающий, появился со стороны Валентиновки через четверть часа. Минуту он стоял за сосной, вглядываясь в окна нашего дома. Убедившись, что его жильцы еще не проснулись, он пошел по направлению ко мне.

Я взвел курок и решил выскочить из засады, как только уши-кувшинки подойдут достаточно близко.

Так и сделал.

Но как всегда получилось не совсем то, к чему я стремился, точнее совсем не то – парень весьма ловким движением выбил у меня из рук обрез, поймал его в воздухе и немедленно выстрелил мне в лицо.

Но раритет бронзового века подвел его. «Попытка негодными средствами» – кинувшись к неудачнику, вспомнил я одно из любимейших выражений своего первого главного геолога Валентина Ефименко. Руку киллера удалось завернуть за спину без всякого затруднения – парень, видимо, был изрядно раздосадован второй неудачей подряд. К дому он шел как баран на бойню.

А я, довольный, как Сильвестр Сталлоне, единолично разгромивший советскую бронетанковую армию, думал о превратностях судьбы... Как бы все повернулось, если бы я, как нормальный человек, пришел к мнению, что не стоит возиться с укорачиванием ружья, к которому имеется лишь два позеленевших от времени и на сто процентов негодных патрона...

Парня с ушами-кувшинками я привязал к столбу, подпиравшему осевшую кровлю сарая. Кругом лежало и висело столько ржавого инструмента – стамесок, дрелей, продольных и поперечных пил, цепей – что он сразу же признался, что нанял его один невысокий и очень серьезный человек.

– Тебе не показалось, что у него в кармане бомба с часовым механизмом тикает?

– Показалось... – буркнул парень, опасливо рассматривая моток колючей проволоки, закупленный Вериным дедом для сбережения кабачков одновременно с одностволкой шестнадцатого калибра.

– А девушки с ним не было?

– Жидовки-то с рубелем? Была, как же.

Парень не договорил – я ударил его в лицо. Со всех сил. Не пожалев кулака. Не люблю национализма в любой форме. Да и не тактично так поступать. Браниться в сарае, построенном стопроцентным евреем, да еще на мою законную жену...

Он повис на веревках.

Теща должна была прийти через полчаса и, массируя ушибленную руку, я побежал в дом будить Веру.

Открыв глаза, моя обожаемая супруга сразу же поняла, что я собираюсь ей сказать (по крайней мере, мне так показалось). И потеряла интерес. Прикрыла глаза и устремилась вдогонку за убегающим Морфеем.

– Там, в сарае, парень с малиновыми ушами... Я его поймал... – сказал я, стараясь выглядеть равнодушным.

– Да.