Но их дипломированная сиделка по уходу за пожилыми тут же опять задремала. Потребуется еще три или четыре сигнала, прежде чем Топпи по-настоящему проснется и выберется из кровати.
Наконец Джиллиан поворачивает голову и выглядывает в окно. За окнами дома в Ист-Гринвиче ярко светит солнце. Потом она переводит взгляд на комод с зеркалом, где так и лежит на виду конверт из крафт-бумаги.
Семь утра, понедельник. Этот самый понедельник...
На столике у кровати противно блеет телефон. Джиллиан застывает не дыша. Очередной репортер, который станет требовать ее мнения и разрешения процитировать его? А может, хуже? Что, если это опять он? Может, его еще не повезли в суд? С какими мыслями он проснулся в такой день?
Телефон звонит снова, громко и требовательно. Джиллиан ничего не остается, как поспешно схватить трубку — ей не хочется, чтобы звонок потревожил мать.
— Я тебя разбудила? — раздается в трубке голос Кэрол.
Джиллиан наконец переводит дух. Конечно, это Кэрол, кто же еще? Старина Дэн, вероятно, уже давно встал и ушел из дому. Упаси Бог, чтобы в такой день он остался дома, с женой.
— Нет, — отвечает Джиллиан.
— Я не могла спать, — говорит Кэрол.
— Я выучила наизусть каждое пятнышко у себя на потолке.
— Забавно... я так нервничаю. Желудок будто узлом стянуло, руки трясутся. Я не чувствовала себя так уже... — Кэрол нервно смеется дрожащим голосом, который вот-вот сорвется. — Я не чувствовала ничего подобного со дня свадьбы.
— Скоро все будет позади, — успокоительно произносит Джиллиан. — Как ты думаешь, нам надо позвонить Мег?
— Она знает о завтраке.
— Отлично.
— В чем ты будешь?
— В брючном костюме верблюжьего цвета с белым полотняным жилетом. Я уже выложила его вчера вечером.
— А я вчера прошлась по магазинам. Ничего из моего гардероба не подходит. С другой стороны, кто знает, что положено надевать в таких случаях? Я лично не знаю. Вот, нашла в «Нордстроме» костюм покроя «шанель», кремового цвета. Заплатила девятьсот долларов. Собираюсь сжечь его, как только этот день закончится.
Джиллиан думает о своем верблюжьем костюме, о том, что грядет сегодня.
— Я последую твоему примеру.
Следующую фразу, точнее вопрос, Кэрол произносит приглушенным голосом:
— А что ты сделала с одеждой, которая была на тебе в тот день?
— Когда полиция вернула ее, отнесла в химчистку. А потом... потом так и не забрала.
— Сегодня мы будем думать о Триш.
— Спасибо, Кэрол... — У Джиллиан перехватывает горло.
А потом, конечно, звучит самый важный вопрос — вопрос, ради которого и затевался весь этот телефонный звонок.
— Ты знаешь?.. Знаешь, что будет? — спрашивает Кэрол.
Взгляд Джиллиан вновь невольно устремляется к лежащему на комоде конверту из оберточной бумаги. Она смотрит на часы. Десять минут восьмого. По меньшей мере еще час впереди.
— Нет, — признается она. — Но полагаю, мы скоро это выясним.
Уотерс
Белые фургончики телевидения закупорили главную артерию — Саут-Мейн-стрит. Воздушное пространство наводнили вертолеты. Гриффин уже прикинул, что большая часть местных новостных станций выслала репортеров, чтобы они освещали день открытия судебного процесса над Эдди Комо. Очевидно, при звуке винтовочного выстрела репортеры издали всеобщий восторженный возглас и в качестве подкрепления призвали под свои знамена, на место происшествия, все корпоративные ресурсы, какие только удалось мобилизовать. Ах, если бы сейчас и полиция добилась такого же широкомасштабного охвата места и картины преступления!
Гриффин вогнал машину через бордюр на обочину тротуара и припарковался на мощенной булыжником площадке, фактически образующей двор вокруг одного из зданий художественной школы. |