– Так и будет, Таллия. Ты упряма и твёрдо решила для себя, что хочешь. Но откуда такое желание? Ты ведь была балериной, не так ли? – интересуется Каван, перекладывая себе в тарелку огурцы с пряностями.

– Да, я училась в балетной школе, – киваю ему.

– Ты не ответила на мой вопрос, Таллия.

– Ответила на тот вопрос, на который хотела, – фыркаю я.

– Хорошо, я не буду давить на тебя. Захочешь, расскажешь потом. Тебе нравилось танцевать? Мне очень нравилось смотреть на тебя. Невероятная грация вкупе с невинной сексуальностью. Это завораживает, помимо балета ты используешь ещё несколько направлений. Стрип пластикой ты тоже увлекалась?

От его комплиментов у меня горят щёки. Он говорит вульгарные вещи, но так сладко во рту, словно я съела сочную булочку с маком.

– Нет, я просто смотрела на то, как танцуют девочки. После закрытия клуба я практиковалась. Я люблю танцевать, но не хочу делать это смыслом всей моей жизни, – кривлюсь я.

– Откуда такое отвращение к тому, что тебе удаётся настолько прекрасно?

Смотрю на рот Кавана. Он ест и с таким аппетитом. Отламывает кусочек лепёшки, и от неё исходит жар, как и аромат доносится до меня. Господи, как же ему повезло.

– Таллия? – Каван ловит мой взгляд, и я пытаюсь вспомнить, что именно он спросил.

– Попробуй. Лепёшка делается только по моему заказу. Это не корейская кухня. Но я люблю хлеб, – улыбается Каван, протягивая мне плетёную корзинку с лепёшками. Как же я хочу…

– Нет, благодарю. – Отворачиваюсь, только бы не чувствовать этих ароматов. Это невыносимо.

– Таллия, что не так? Почему ты запрещаешь себе есть? – приглушённо произносит Каван. Его большая и шершавая ладонь накрывает мою, и слабая дрожь пробегает по моему телу. Губы начинают предательски дрожать, но я не позволяю прошлому снова изводить меня.

– Я не запрещаю. Что за чушь? – сбрасываю его руку и смотрю прямо ему в глаза. – Я не ем так поздно и просто не хочу. Зачем мне пихать в себя еду, если я не голодна?

– И снова ложь. Но если тебе так легче, то хорошо, – Каван печально вздыхает и отводит взгляд.

– Расскажи о себе. Кто ты такой? – резко меняю тему.

– Хм, человек вроде бы, – усмехается Каван.

– Вроде бы? Не уверен в том, что ты человек? – удивляюсь я.

– Иногда я в этом не уверен. Зачастую я чувствую себя тенью, темнотой и мраком. Такова моя работа – всегда оставаться в тени.

И та же пустота стала моим продолжением.

Меня трогают его слова, но я не совсем понимаю их.

– Почему ты так себя чувствуешь? У тебя есть семья? – хмурясь, спрашиваю я.

– Нет. Есть сестра и родители, но это не моя семья. Моей семьёй был лучший друг, Слэйн Нолан, пока он не женился и не завёл свою семью. Поэтому у меня больше никого нет, – мрачно отвечает Каван.

– Как нет? Сестра и родители не в счёт?

Каван поджимает губы и протирает пальцы салфеткой. Его лицо становится настолько красноречиво и полным ненависти, что без слов понятно – это не самая любимая его тема. Это его раны. И вот именно об этих ранах я бы хотела узнать.

– Я не готов.

Кавану сложно даются эти простые слова. Он буквально выдавливает их из себя.

– Всё в порядке. Ты и не должен. Прости, что спросила об этом, – быстро шепчу я. Тянусь к его руке и сжимаю её в знак поддержки. Хотя моя ладонь маленькая по сравнению с его рукой, но я хочу подарить ему тепло и убеждение в том, что прошлое не может влиять на настоящее.