Генка все время «стреляет» у коллег и друзей-приятелей деньги. Причем обязательно сотнями– неважно, сотнями чего именно, рублей, баксов, да хоть тугриков! Подозреваю, что у Конопкина так много кредиторов, что он просто-напросто запутается в своей бухгалтерии, если начнет брать сложные для подсчетов некруглые суммы.

– Отлично! – сказала я вслух. – Продолжаем разговор!

Мои ожидания оправдались: на обороте снимка синели цифры: 12.09.77.

– Двенадцатое сентября семьдесят седьмого года! – быстренько перевела я. – Ага, это было двадцать семь лет назад! И снимали тут же, в этом самом дворе!

Генка молча кивнул. Я искоса посмотрела на него и поняла, почему приятель не отвечает: затолкал в рот свистнутый с моей тарелки пирожок и жует его, торопясь проглотить, пока я не заметила разбоя.

– Генка, не давись, не последний кусок на столе, – укоризненно сказала я. – Вон, слева от тебя, под боком у тетки Васьки непочатое блюдо с целым пирогом. Давай, тащи его к нам, пока Василиса его втихаря в свою торбу не сбросила. Похоже, пирог с абрикосами, я вижу, что-то оранжевенькое в просветах плетушки… Стоп!

Не дотянувшись до блюда с аппетитным пирогом, Генка поспешно отдернул руку и испуганно уставился на меня:

– Почему – стоп?

– Потому что я только сейчас поняла, что тут какая-то лажа! – ответила я.

– Какая может быть лажа с пирогом? – нахмурился Генка. – Он что, несъедобный?

– Как может быть несъедобной такая красотища?! – воскликнул Вадик, поднимаясь из-за стола.

Он сделал два шага в сторону Василисы и ловко выдернул у нее из-под локтя блюдо с вожделенным пирогом. Тетка Васька обернулась, гневно насупилась и открыла было рот, но Вадик не дал ей и слова сказать.

– Знаю, знаю, Василиса Никитична, вы на диете, и правильно, такую фигуру, как у вас, беречь нужно! – на одном дыхании протарахтел Вадик, возвращаясь на свое место с добычей.

Тетка Васька закрыла рот и покраснела.

– Действительно, зачем ей пирог? – шепнул мне на ухо язвительный Конопкин. – Она теперь до конца вечера Вадькин комплимент переваривать будет!

– К черту Ваську, и пирог туда же! – воскликнула я. – Я совсем о другом сейчас подумала! Объясни мне, почему фотография датирована семьдесят седьмым годом, если на обороте снимка фирменный оттиск современной цифровой фотостудии?! До меня только сейчас дошло, что этот групповой портрет слишком хорошего качества для середины семидесятых прошлого века! Картинка четкая, ясная, все детали разглядеть можно, даже сережки в ушах у одной бабкиной дочки! Да что там, я бусины в Капином ожерелье могу пересчитать!

– Так они размером с горошину каждая! – пожал плечами Конопкин.

– А размер снимка? – не сдавалась я. – Десять на пятнадцать! А в те времена фотобумага была формата девять на пятнадцать, я точно помню, старший брат моей подружки печатал снимки дома, на такой страшноватенькой машинке с лампой, а потом сушил на другой машинке, с двумя нагревающимися стальными листами…

– Древнее ты существо, Елена, – сказал мне измазанный абрикосовым вареньем Вадик. – Ну, что ты вспоминаешь зарю эры фотографии? С тех пор все изменилось! Говорю тебе как специалист!

– Морду вытри, специалист, – сердито огрызнулась я. – У тебя еще повидло на губах не обсохло! И помолчи, мы не про видеосъемку говорим, а про фото. И вообще, я не с тобой разговариваю!

– Ой-ой-ой! – Вадик издевательски помахал ладошками и снова уткнулся в тарелку.