— Еще раз извините мою настойчивость, Елена Федоровна, но я не вполне понимаю… Думаете ли вы, что у Загряцкого были основания желать смерти вашего мужа?

— Вы мне задаете те же вопросы, что следователь, — с некоторым неудовольствием в тоне сказала госпожа Фишер. — Основания? Может, и были. Даже наверное были.

— Какие же именно?

— Этого я, конечно, не знаю.

Семен Исидорович только вздохнул: он привык к бестолковости клиенток.

XXX

— …Состояние вашего мужа теперь перешло к вам?

— Я наде… Я предполагаю, — тотчас поправилась Елена Федоровна. — У моего мужа есть дочь от первого брака, но она не может наследовать…

— Почему?

— Дочь моего мужа крайняя социалистка и живет за границей. Революционерка, — значительным тоном пояснила госпожа Фишер.

— Она лишена прав состояния?

— Не знаю, лишена ли… Но она неблагонадежная, эмигрантка и, значит, ничего не получит.

— Ну, это еще ничего не значит, — сказал, слегка улыбнувшись, Кременецкий. Последние ответы госпожи Фишер чуть-чуть изменили его тон.

— Мой муж от нее совершенно отказался в последнее время. Она живет в Париже, участвует в каких-то кружках и занимается, кажется, химией у одного русского, у профессора Брауна.

— Вот как, у Александра Михайловича? Он теперь здесь. Мы с ним приятели… Ведь завещания ваш муж, кажется, не оставил?

— Следователь мне сказал, что не оставил, но этого не может быть. Муж всегда говорил, что все останется мне. Наверное, где-нибудь есть завещание, надо только поискать хорошенько. Я так и сказала следователю. Но он такой тяжелый человек, этот мосье Яценко. Если б вы знали, как он меня измучил своими вопросами.

Она говорила о следствии, как о деле, имевшем целью ее потревожить и расстроить.

— Во всяком случае, будет ли найдено завещание или нет, я не вижу, какую выгоду мог извлечь Загряцкий из убийства вашего мужа?

Дама молчала. Кременецкий смотрел на нее вопросительно.

— Вы изволили сказать, — терпеливо начал он снова, — что считаете его способным на убийство и что у него могли быть для убийства основания. Я вынужден к этому возвратиться. Какие именно мотивы могли быть у Загряцкого? Быть может, мотивы не материального характера? Ненависть, например, или, предположим, ревность?

— Да, может быть, и ревность, — ответила быстро госпожа Фишер.

— Он читал ваши письма к мужу?

— Да… И рылся в моем чемодане… Вообще я убедилась в том, что это человек недостойный.

— Понимаю. Но есть ли у вас какие-либо соображения, которые можно было бы привести в доказательство того, что он убил вашего мужа?

— Доказательств у меня нет, я так и сказала следователю. Но разные косвенные доказательства могут быть, — ответила дама, видимо с удовольствием употребляя слово «косвенные».

— Ах, этого мало, Елена Федоровна, — сказал с сожалением Семен Исидорович. — О косвенных уликах существует классический афоризм нашего великого адвоката Спасовича: «сколько бы беленьких барашков вы ни привели, из них одной белой лошади не сделаете». Впрочем, и косвенные доказательства могут, конечно, иметь большое значение.