— «Инклинг» здесь единственное издание?

— Единственное шоу в городе, — с нескрываемой гордостью отвечает она. Но не литературные достижения так радуют Кэтлин. Удовлетворение дает власть. — Здесь ведь чего-то особенного ждать не приходится. Единственное удовольствие — поесть. Я, признаться, частенько наведываюсь на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького, хотя на воле к тому, что здесь готовят, и не прикоснулась бы. Ну и «Инклинг». Этим журналом я жила и дышала. Начальница — женщина не мелочная и не зловредная, главное — играть по правилам. Ко мне относится по-доброму, да только оставаться в этом блоке я не хочу. Да в этом и нужды-то нет. Ей бы надо перевести меня обратно. — Говорится это так, словно нас слушает сама Тара Гримм.

В тюрьме Кэтлин обладает реальной властью. Или обладала. Она решала, кто получит признание, а кто будет отвергнут, кто прославится в среде заключенных, а кто останется в безвестности. Не потому ли, если мне действительно сказали правду, часть сестер по несчастью настроены против нее? Размышляя над истинной причиной перевода Кэтлин в этот блок, я думаю о том, что говорила Тара Гримм о семье, убитой в Саванне 6 января 2002 года, и о недавнем посещении блока «Браво» Джейми Бергер.

— В колледже моей специализацией был английский, хотела стать профессиональным поэтом, но вместо этого пришлось выбрать социальный сервис, получить степень магистра, — рассказывает Кэтлин. — «Инклинг» — это моя идея, а Тара Гримм позволила мне ее осуществить.

В январе 2002-го Дона Кинкейд впервые приехала в Саванну и встретилась с Кэтлин. По крайней мере, так утверждает сама Кэтлин. Возможно, Дона находилась в Саванне, когда здесь убили доктора и его семью. И не просто убили, а изрезали, искромсали с жестокостью, которую Бентон характеризует как насилие над личностью, часто сопровождающееся сексуальным компонентом. Преступника возбуждает и стимулирует акт физического проникновения в тело жертвы с помощью лезвия или, как было в недавнем случае с мальчиком в Салеме, проникновения в голову посредством железных гвоздей.

— Мы собираемся в библиотеке, проводим редакционные заседания, рассматриваем поступившие статьи, обсуждаем дизайн и составляем макет. — Кэтлин рассказывает о своем журнале. — Что именно публиковать, решаю я, начальница Гримм дает добро, и потом каждый, чье произведение отбирается для публикации, получает номер со своей фотографией на обложке. Это большое событие, и страсти тут бушуют нешуточные.

— А что сейчас с вашим журналом? — спрашиваю я. А не может ли Лола Даггет быть знакома с Доной Кинкейд и знать, что Кэтлин — мать Доны?

— Разумеется, сейчас мне не разрешают им заниматься, — с обидой произносит Кэтлин. — Наверно, нашли кого-то другого. Я работала тогда в библиотеке, если вы помните, а теперь вот не могу. Так я и счет в магазине открыла. Двадцать четыре доллара в месяц; покупаешь время от времени что-нибудь вкусненькое да еще бумаги и марки — хватает ненадолго. А теперь кто станет присылать мне деньги? Кто мне поможет? Как, скажите на милость, купить хотя бы шампунь, чтобы вымыть голову?

Я не отвечаю.