Максим Забелин. Ключевой
Неутомимому исследователю, одержимому жаждой знаний, писателю, историку, выдающемуся оратору, которого слушали миллионы, человеку, оказавшему самое серьезное влияние на мои взгляды и отношение к жизни, МИХАИЛУ ЗАДОРНОВУ посвящается эта книга.
Какой бы ни была информация – она начало всего. Точка отсчета. Нулевая координата. С самого рождения мир для нас – белая пелена без времени и пространства. И постепенно в нем появляются звуки, запахи, очертания. Мир живет и развивается вместе с нами. Он растет в длину, ширину и высоту, он набирает вес, становится старше. И вот уже состоит из множества деталей, расположенных в самых причудливых комбинациях. Это наш мир. Мы видим и знаем его. Мы понимаем, как он устроен. Изучив все внутри и вокруг себя, вывернув наизнанку опыт предыдущих поколений, мы неутомимо движемся вперед, с радостным предвкушением, что вот-вот нам откроются великие знания! Мы озарены ореолом своей собственной значимости и не замечаем, как начинаем тлеть, подобравшись вплотную к источнику знаний. Хотя кто я такой, чтобы об этом рассуждать? Журналист? Писатель? Идея познания всегда казалась мне безупречной. Чем больше тебе известно, тем более ты совершенен. Знания – великая сила, гармония нашего развития. Но и в ней есть изъян. Я нашел его. И это вам не победный клич типа «Эврика!». Это боль, невыносимая, страшная. Я отдал бы все, чтобы никогда не знать об этом.
– Завтрак! Я открыл глаза и потянулся. Сквозь задернутые шторы спальни пробивался свет встающего солнца – яркий луч словно делил меня на половины: его путь к платяному шкафу, стоящему напротив окна, пролегал прямо по моей груди. Я оттолкнулся от подушки и сел на кровати так, что теперь полоса проходила прямо по моему носу. Чуть покачиваясь вправо или влево, я подставлял яркому солнцу то один, то другой глаз. Сквозь закрытые веки казалось, что я еду на поезде в тоннеле и мимо проносятся яркие фонари. Наконец я встал и, сделав шаг к окну, рывком распахнул шторы. Комната озарилась. Она была светлой, теплой – такой, как мы и хотели видеть нашу спальню. Большая кровать с бежевым изголовьем, пара тумбочек в тон, заваленных журналами с ее стороны и одиноким телефоном на зарядке – с моей; платяной шкаф с зеркальной дверцей, на которой свет сразу же обнаружил отпечатки моих пальцев (только я мог так неаккуратно закрывать дверцу, в то время как Вероника ее постоянно протирала!); однотонные светло-серые обои; потолок с аккуратными карнизами и дешевая «под старину» люстра, которую мы прихватили еще со съемной квартиры. Жена говорила, что она хоть и не попадает в общую концепцию авторского дизайна, но будет напоминать нам о молодости, когда у нас не было «ни кола ни двора», но была пьянящая романтика ужинов из консервных банок, с обязательной гитарой и песнями хором из нестройных голосов, который так радовал соседей в полночь, что они постоянно сигнализировали нам об этом морзянкой по трубам отопления. Покачиваясь, я побрел на кухню, накидывая по дороге свой синий махровый халат, потому что Вероника настояла, чтобы я не бродил по квартире «голый». Она была уже одета в свою привычную униформу работника банка – черная юбка строго по колено и белая блуза. Стояла лицом к разделочному столу рядом с кухонной плитой и резала кабачок для нашей морской свинки – редкой обжоры, которая жила в просторной клетке под кухонным столом и начинала призывно пищать, едва только слышала звук ножа по доске. Я приобнял жену сзади и чмокнул в затылок. – Умывайся давай, и – завтракать! – сказала она, не оборачиваясь. – Хорошо! – Я отправился в ванную, где сбросил халат, чтобы не намочить рукава, и начал чистить зубы, разглядывая в большое зеркало свое сонное лицо со следами от подушки на щеке. |
