И надо же было Царю Справедливости именно сейчас, глухой ночью, ощутить настоятельную потребность в мудром совете.

Отомстить, что ль, решил, за тот приснопамятный случай, когда ему вздумалось разложить Черную Статуэтку аккурат рядом с твоим боевым луком? Нет, судя по выражению его лица, нарушать чужую идиллию он никоим образом не собирался.

Ты почти в панике подхватился с возлюбленного, с усилием выдравшись из медовых объятий, и уставился на брата с немой укоризной.

— А... – оторопело сказал Юдхиштхира и неожиданно возвестил: – Несомненно, только единождырожденный и нечестивец смогут отрицать глубокую символичность происходящего! Всякий же, имеющий разум, познает, что истинный смысл состоит в познании истины и... и... – Царь Справедливости запутался в словах, но все же докончил, покрываясь нервной испариной, – и истинной сущности божества...

Баламут закатил глаза, а на твоем лице против воли расползлась ухмылка.

— Превосходно, о дорогой Мой преданный, – зажурчал Баламут, садясь на ложе и отпихивая тебя, давящегося беззвучным смехом, – ты воистину одарен большим умом и способен проникнуть в сокровеннейшее. Что же привело тебя ко мне в такой поздний час?

— Печаль охватывает меня, о Джанардана, – с сомнением начал Юдхиштхира, косясь в твою сторону. “Нашел время!” – читалось в его глазах.

Ты пожал плечами и ответил таким же взглядом.

— Но не следует ли мне удалиться, ибо я вижу, что пришел не ко времени? – со свойственной ему мудростью уточнил Стойкий-в-Битве.

“Следует!” – хором ответили взгляды.

Хлопнул полог.

— О Партха! Готов ли ты предаться познанию Моей истинной сущности? – пропели за спиной.

— Я, пожалуй, тоже пойду, Джанардана. Если позволишь.

— Что?! – полушепотом сказала темнота.

Ты уже коснулся ковровой завесы, когда умоляющий голос настиг тебя, опутав цветочными плетеницами, сокрушив тенетами владыки морей: “Арджуна...” Прежде чем обернуться, ты все-таки приподнял полог и проводил взглядом удаляющегося брата. Юдхиштхира шел, слегка пошатываясь и встряхивая головой; как пыльной мочалой огреб.

Неподвижный, словно выточенный из цельного сапфира, Кришна был похож на собственное изваяние.

Ты ждал.

Приказа.

Преданный слуга смотрел на бога бесцветностью твоих глаз.

Кришна неловко поднялся и подошел к тебе. Закинул руки на плечи, приник – обнаженным телом к одежде – и растерянно заглянул в лицо.

“Земля – моя колесница, а воды влекут ее, подобно упряжным животным. Ветер служит мне возницей, а панцирем – святые писания. Хорошо оберегаемый ими в бою, я жду тебя!”

Страшна и безнадежна эта отвага, битва приближается к завершению. Могучий старец, Гангея Бхишма, приходившийся братьям дедом, уснул на ложе из стрел; его, наделенного даром самому избрать день своей смерти, Пандавы не могли победить в честном бою, и только мудрый совет Черного Баламута спас их от поражения. На десятый день битвы пал Грозный, первый из трех непобедимых бойцов Хастинапура. Серебряный расстрелял его, закрывшись Шикханди, как щитом, ибо Дед Кауравов не бился с женщинами, какие бы они ни были.

Вторым непобедимым был Дрона, брахман-воин, наставник в искусстве боя тех, кто сражался сейчас друг с другом. Дхармою воспрещалось поднимать руку на Гуру, – но не рожденный женщиной Дрона восьмидесяти пяти лет от роду рыскал в сражении подобно льву среди антилоп.