Человек, страдающий Арабским кошмаром, ворочается и всхлипывает.

    Если книга поначалу покажется вам скучноватой, не спешите откладывать ее в сторону. Эта скука того же божественного свойства, что и шум прибоя, стук дождя по оконному стеклу, шорох песка за полотняной стеной палатки. Расслабьтесь, отдайтесь ее ритму, ничего не требуйте. Подремлите, не закрывая глаз, позвольте автору взять вас в Александрию своих снов.

    "Смешалось все", и устами карлика Барфи (или Ладу?) я говорю призраку, который увязался за мной, когда я пытался вернуться из тревожного "Нижнего Мира", с "Темной стороны" Каира: "А знаешь, я сейчас проснулся и не мог понять, кто я такой. Так и лежал в темноте, безликий и безымянный. Я даже подумал, что, быть может, я - это ты! Такова была степень моего смятения после пробуждения от снов, что я не мог припомнить ни одной черты, которая отличала бы меня от тебя".

    -  Проснись, - сказала Обезьяна. - Я хочу рассказать тебе еще одну историю. Но сначала дай мне напиться. Я изнемогаю…

    -  Мне приснился странный сон, - признался я Обезьяне, протягивая ей тяжелый медный кувшин с подслащенной водой. - В этом сне я писал эссе, посвященное твоим историям, только мне снилось, что это - не просто истории, а книга какого-то англичанина… Знаешь, неплохое получилось эссе! Тебе бы понравилось.

    -  Ну да, конечно! - саркастически хмыкнула Обезьяна. - Тебе по-прежнему не дают покоя пустые фантазии о какой-то писанине… Просыпайся! Слышишь? Просыпайся!

    1999 г.

    ВНУТРЕННЯЯ МУМИТРОЛЛИЯ

    Я до сих пор влюблен в эту женщину. Я влюбился в нее давно и безнадежно - с того дня, когда мне стало известно, что Туве Янссон - не безликое «оно» (к этому неопределенному полу мой безапелляционный детский разум огульно причислял всех иностранных писателей, чьи имена и фамилии не были наделены узнаваемыми для русского уха "первичными половыми признаками"), а женщина. Я мечтал о том, как "вырасту большой" и непременно женюсь на сказочнице со странным именем Туве, мы будем жить вместе и есть исключительно оладьи с малиновым вареньем, иногда - ходить в гости к муми-семейству (я ни секунды не сомневался, что мумитролли действительно проживают в Муми-доле, просто туда, скорее всего, довольно затруднительно попасть, потому что надо ЗНАТЬ ДОРОГУ, но уж Туве-то ЗНАЕТ ДОРОГУ), а по ночам… по ночам она будет шепотом рассказывать мне сказки: те, которые ей было лень записывать, и поэтому ни в каких книжках их нет. Да, именно так и представляешь себе счастье в восемь лет…

    Много лет спустя я увидел автопортрет Туве Янссон в окружении ее странных маленьких героев. У этой худенькой женщины мальчишеское лицо так и не повзрослевшего Питера Пэна, непокорная копна кое-как подстриженных волос, почти незаметная улыбка и печальные, но строгие глаза усталого ангела. Я всегда откуда-то знал, что именно так она и выглядит…

    Сказки Туве Янссон, при всей своей внешней простоте, заковыристы и сюрпризоносны необычайно. Глубоки и философичны, пардон за неуместный пафос. Мировоззренческая система автора с трудом поддается формулировке, и с еще большим трудом - претворению в жизнь. Истории о муми-семействе немного напоминают китайские легенды о святых даосах - истории без морали, без поучений и «оргвыводов», только тихая констатация факта: "И так бывает", - счастливый вздох и доверчивый взгляд, устремленный в холодное небо.

    Начать с того, что в сказках Туве Янссон напрочь отсутствует примитивная бинарная логика, столь характерная для детской (и, увы, не только детской) литературы.