|
Наклонившись, я протянула Селии вторую бутылку вина, похищенного у маркитанта. Она, не желая ее брать, вопросительно взглянула на меня. Я поднесла бутылку к своим губам – в наказание, да, – и отпила глоток этого эликсира, слишком горького для того, чтобы его могла возжелать какая бы то ни было ведьма. На большее меня не хватило – пришлось бы сплюнуть. Изобразила на лице притворное блаженство – скрыть отвращение, вызванное сдобренным питьем. Видимо, мне это удалось. Селия улыбнулась и просияла, ярче восходящего солнца. Я упоенно следила за тем, как она пьет, – хотя бы только из желания поощрить меня за мое угощение. В это вино я добавила последние два пузырька с временем от Пятиубивца. Селия вернула мне бутылку. Я сделала еще глоток. (Чуть не поперхнулась, в горле поднялся комок, а язык скукожился, будто я положила на него маринованного слизня!) И снова предложила Селии последовать моему примеру. Она подчинилась. Глотнула изрядную дозу. И вместе с этим вторым, более солидным глотком удлинила себе жизнь. У Селии я взяла многое, а теперь возвратила то, что могла, – время… И – да будь она благословенна, пусть живет счастливо и свободно. Я предложила выпить и Оцеоле. Он отказался. Я скакала прочь от лагеря. Остаток вина вылила на корни огромной магнолии – и, постояв в ее тени, понаблюдала, как на глазах у меня мгновенно распустились белые цветки, наполняя своим ароматом последние дни года. Затем отправилась на поиски государственной дороги. Карта была у меня с собой. Я знала, где была устроена засада. Туда я и устремилась. Я все еще каялась, и мне предстояло многое загладить. 60 Праздненство Мертвецы влекли меня к себе, но лошадь мне пришлось пришпоривать – она чуяла в воздухе запах разложения. На болотах все замерло, проглядывали признаки зимы. Низкое небо мутилось близким дождем. Пока я скакала к югу по государственной дороге, погода ухудшилась. Я знала, что так оно и должно быть. Туча громоздилась на тучу. Когда я наконец обнаружила мертвых, в сухой траве свистел ветер, пальмы гнулись во все стороны, стонали виргинские дубы. Слабые ветки, обламываясь с треском, рушились на землю, с которой поднимался серебристый туман. По близлежащему пруду бежали волны с белыми гребешками, и ветер… Стоп, о ветре потом. Пруд – о да, здесь был пруд. Отряд Дейда строем продвинулся на север значительно дальше того места, где я его оставила; они как раз добрались до восточной оконечности пруда. Их захватили среди невысоких сосен и зарослей пальметто. Увиденное мной ясно свидетельствовало о том, что нападавших они не видели; все они пали на ходу, причем многие даже не нарушили боевого порядка. Приблизившись к авангарду, я нашла тела Дейда и еще семерых. Оружие было не заряжено, боеприпасы лежали в коробках, распиравших ранцы и куртки. Часть индейцы разворовали, часть раскидали в знак презрения. Майора Дейда я узнала по сапогам и сабле, которую он не успел вытащить. По его черной бороде от подбородка к окровавленной груди вереницей тянулись муравьи. Пуля прошла через его сердце, череп был оголен, а где висит его скальп – я знала. …Ветер, о да. Ветер свистел в ушах – и уже завывал так, будто приближалась стая волков. В дальних шеренгах солдаты полегли строем. Увидев, как падает авангард, они пригнулись, чтобы открыть стрельбу. Многие сохраняли на лицах до странности невозмутимое выражение – эти погибли в неведении о случившемся. Теперь, за гранью жизни, они знали обо всем, но такое знание присуще только душе, духовному началу. И все духи покинули свои обиталища, никто здесь не остался умирать – были мертвы все до единого. Я увидела, что нападали дважды. |
