|
Хозяйка широко открыла глаза, сняла руки с колен, поднесла их ко рту: Что. Крестница, крестница ваша умерла. Откуда вы знаете, бездумно спросила женщина. На то и существует Главный Архив ЗАГС, отвечал сеньор Жозе и даже слегка пожал плечами, как бы говоря: Я тут ни при чем. Когда же это случилось. Я принес с собой формуляр, можете взглянуть. Женщина протянула руку, поднесла картонку-несгибай к самым глазам, потом отодвинула подальше, пробормотав: Очки, но за очками не пошла, сообразив, наверно, что они ничем ей не помогут, потому ни в каких очках не различить расплывающиеся от слез строки. Сеньор Жозе сказал: Мне очень жаль. Женщина вышла из гостиной и через несколько минут вернулась, утирая глаза платочком. Села, снова налила себе чаю, спросила: И вы пришли сюда, чтобы сообщить мне о смерти моей крестницы. Да. Очень трогательно с вашей стороны. Я подумал, что просто обязан сделать это. Почему. Потому что я перед вами в долгу. Почему. Ну, вы так радушно меня встретили в прошлый раз, так мило приняли, помогли мне, ответили на мои вопросы. Теперь, когда ваши труды завершились по причинам естественного порядка, силою вещей, так сказать, вы можете не заниматься больше розысками моей бедной крестницы. В сущности, да, могу. И, вероятно, получили распоряжение своих начальников начать искать еще кого-нибудь. Нет-нет, случаи, подобные этому, происходят довольно редко. Смерть хороша уже и тем, что разом все прекращает. Не всегда, сразу начинаются распри между родственниками, дележка имущества, налог на наследство. Я имела в виду всего лишь покойницу. А-а, ну да, для нее-то все уже кончено. Любопытно, что вы так ведь и не объяснили мне, зачем и для чего разыскивал Главный Архив мою крестницу, а очень бы хотелось знать. Но вы сами же только что сказали, что со смертью разом решаются все проблемы. Значит, они были. Были. Какие же. Стоит ли об этом говорить, теперь это уже неважно. Что — это. Не настаивайте, прошу вас, это конфиденциальные сведения, отрезал сеньор Жозе в отчаянии. Хозяйка с глухим стуком поставила чашку на блюдце и сказала, устремив взгляд прямо на гостя: Знаете, у нас с вами так уж с самого начала пошло, что один все время говорит правду, а другой все время врет. Я не врал и сейчас не вру. Значит, вы признаете, что я говорила с вами откровенно и честно, напрямик и без экивоков и что вам ни разу даже в голову не пришло, что в моих словах есть хоть крупица лжи. Признаю, признаю. Значит, если в этой комнате есть лжец, что у меня лично сомнений не вызывает, то это не я. И не я. Допускаю, что от природы вы не лживы, но, явившись сюда в первый раз, стали лгать и с тех пор лжете не переставая. Вы не понимаете. Понимаю достаточно, чтобы не верить, будто Главный Архив когда-либо посылал вас на поиски моей крестницы. Вы ошибаетесь, уверяю вас, посылал. Ну, хорошо, если больше вам сказать нечего, если это ваше последнее слово, сейчас же, сию минуту уходите отсюда вон, вон, и последние два слова были уже-почти выкрикнуты, после чего хозяйка расплакалась. Сеньор Жозе поднялся, шагнул было к дверям, но вернулся и снова сел: Простите меня, сказал он, не плачьте, пожалуйста, я вам все расскажу.
Когда я наконец умолк, она спросила: И что же вы намерены делать. Ничего, ответил я. Вернетесь к своим коллекциям знаменитостей. Не знаю, наверно, надо же чем-то занять голову, сказал я, а потом помолчал немного, подумал и ответил: Нет, вряд ли. Почему же. При ближайшем рассмотрении жизнь у них очень однообразная, все одно и то же, появляются, показываются, говорят, улыбаются в объективы и постоянно то прибывают, то уезжают. Как и все мы. Я — нет. И вы, и я, и все на свете показываемся, и тоже говорим, и тоже выходим из дому и возвращаемся домой, и иногда даже улыбаемся, разница лишь в том, что этого никто не замечает. Но нельзя же всем быть знаменитыми. В этом отношении вам повезло, а иначе ваша коллекция заняла бы весь Главный Архив. Да нет, потребовалось бы помещеньице побольше, Архив ведь интересует лишь, когда мы родились, когда умерли, ну и еще кое-что. |
