|
Светоносная гвардия, разумеется, парила надо мной по дороге. В ресторане я обычно вкушала какие-нибудь экзотические кушанья: в частности, некое блюдо из лука, чеснока и перца. Оно разжигало у меня во рту костер, поскольку я привыкла к более пресной флоридской еде, такой как рыба, тушенная в пальмовых листьях или просто жареная. Затем я медленно наслаждалась одним, а то и двумя восхитительными десертами, отличавшимися от обычных наличием экзотических фруктов и орехов, названия которых я так и не смогла выучить. Да, именно так: сначала обед, затем десерт, а потом я сидела за своим угловым столиком (я так щедро давала на чай, что со временем этот стол стал почти моим собственным, как и гарсон с сочувственным выражением лица по имени Иоахим) за бутылкою каталонского или за чашкой кофе, что зависело от времени суток и от книги, что лежала передо мною. Если в ней говорилось о прорицаниях, я просила подать еще вина. Теология? Тут требовалось много кофе, горького и черного, как и само содержание книги. Только однажды Бру — он имел пренеприятную привычку появляться внезапно: вдруг возникал у меня за спиною и безучастно смотрел из-под капюшона своего бурнуса — так вот, лишь однажды он восстал против моей привычки носить книги в «Ла Фелисидад». Я позабыла название того фолианта, да и Бру его содержание было безразлично. — Слишком ветхая для переноски, — только и сказал он, вытаскивая книгу из моего полотняного мешка. Он сделал это так грубо, что я повредила бы книгу меньше, если бы просто швырнула ее в сторону «Ла Фелисидад», чтоб она долетела туда по воздуху. Поскольку я едва вступила на путь ученичества и мой apprentissage[101] только начинался, я подумала тогда (как, впрочем, думаю и теперь), что Бру хотел дать мне понять: он знает о моих занятиях, то есть о том, что я подолгу читаю книги в его библиотеке, набрасываясь на них, как голодный на солонину, а затем слоняюсь по городу. Я провела под кровом К. несколько месяцев, но другом он мне так и не стал, а его дом оставался для меня чужим. Откровенно говоря, я старалась проводить в обществе Бру как можно меньше времени. Когда я почувствовала, что планы алхимика подозрительны, я свела наше общение к минимуму. Он никогда не говорил, зачем ему потребовалось, чтобы я жила подле него. Боялась ли я? Вообще-то нет — просто была настороже. Следовало ли мне бояться его? Без сомнения. Я запуталась, была озадачена, сбита с толку и если изредка искала общества Бру, то именно по этой причине. Я поднималась наверх, на его assoltaire, и задавала вопросы. Он темнил, отвечал загадками и, как я поняла позже, нередко лгал. Так что Бру не пожелал быть мне ни другом, ни учителем (чего я поначалу хотела). Поэтому вовсе не удивительно, что я избегала его общества, а тем более неуклюжих попыток обратить меня в свою веру, вызывавших чувство неловкости, и предпочитала одиночество. Кроме того, я сняла для себя в старом городе, подальше от жилища Бру, комнату — нечто вроде студии — и все чаще уединялась там, отгородившись ставнями и от алхимика, и от полчищ его соглядатаев. Разве такая ведьма, как я, не имеет права на частную жизнь и собственные секреты? Особенно когда за ней следят. Вы, верно, спросите, что именно читала я днями и ночами в доме Бру, или в тихом уголке ресторана «Лa Фелисидад», или в моей тайной студии? Enfin, я изучала астрологию и астрономию, а еще старалась настроить свой слух, чтобы улавливать музыку сфер. Изучала я и математику, но не слишком глубоко (ибо от обилия цифр мои преобразившиеся зрачки начинали вращаться подобно флюгеру). Штудировала я и книги по химии, которых в библиотеке Бру по понятной причине было много. Я просмотрела массу книг, отыскивая в них места, где наука и мое Ремесло пересекались. Как раз там, на перепутье, и обитала алхимия. |
