Подобные догадки, иногда совершенно поразительные и запредельно парадоксальные, теперь все время теснились в его уме. И вообще, с ним творилось что-то необъяснимое — про себя он условно назвал это расширением сознания.

Началось с того, что Легион стал иногда испытывать целую гамму не связанных с сиюминутной реальностью ощущений. Однажды, работая на компьютере, видя экран монитора и чувствуя телом свое пластиковое вращающееся кресло, он одновременно с полной отчетливостью осознал себя лежащим на горячем пляжном песке у сине-зеленого моря, под шум прибоя и крики чаек. Он решил, что это выходка памяти, хотя слишком уж сильным казалось впечатление реальности южной жары, пения ветра и запаха водорослей. Впрочем, он сейчас был готов к тому, что с ним будут твориться странные вещи, более того — давно был готов к этому.

В другой раз ему довелось пережить одновременно несколько состояний, причем в одном из них он наслаждался плавным полетом над землей под легкими полупрозрачными крыльями, и встречный поток воздуха приятно холодил лицо. И эту сумму ощущений уже невозможно было объяснить ни причудами памяти, ни игрой воображения: он никогда не летал на дельтаплане и не мог знать деталей его устройства, которые — он специально проверил — оказались совершенно точными.

Выходило, он обладал способностью каким-то образом проникать в чужие сознания. Это порождало массу вопросов, и поскольку речь шла о чем-то, совершенно неизведанном, никакие предположения нельзя было отвергать как заведомо абсурдные. Приняв в качестве обоснованной гипотезы, что он вторгается во вполне конкретные состояния конкретных людей, Легион первым делом задался вопросом, синхронны ли наблюдаемые факты чужой жизни его собственной или он проживает чьи-то воспоминания? Он не мог об этом судить по времени суток и положению солнца, ибо учитывал существование часовых поясов, но ждал, когда в его поле зрения попадут какие-нибудь часы, надеясь извлечь искомый результат из положения минутной стрелки. Когда это, наконец, случилось, время совпало. Итак, проникновение в чужие состояния происходило без смещения во времени. Что же касалось географических границ изучаемого явления, то, судя по разнообразию и, порой, экзотичности воспринимаемых зрением ландшафтов, его телепатические возможности не ограничивались в пространстве узким радиусом действия.

Продолжая свои наблюдения, он невольно тренировался во вхождении в сферы чужих восприятий. Теперь, уловив любое мимолетное ощущение, например, осязательное или зрительное, он мог незначительным усилием воли его прояснить и дополнить четкими данными всех остальных органов чувств неизвестного ему по имени, но совершенно определенного человека. Пока что он мог проживать состояния своих объектов вторжения (именно так он их про себя называл) исключительно на уровне сенсорного восприятия, но вскоре заметил, что, испытывая достаточно долго всю полноту сенсуальной партитуры объекта, он начинал внедряться и в эмоциональную сферу.

Это занятие оказалось увлекательной игрой, тем более азартной, что впереди ему виделись новые и практически необозримые перспективы — как известно, аппетит приходит во время еды. Но сначала Легион решил в полной мере насытиться ставшей для него внезапно доступной полнотой человеческих эмоций, ибо обнаружил, что до сих пор в этой области довольствовался голодным пайком. С детства все его радости и печали проистекали, в основном, на интеллектуальном уровне, и он даже отдаленно не представлял, какого размаха может достигать наслаждение чисто биологической стороной бытия. Его поражало, сколько удовольствия может доставить выход из-под ледяных струй водопада под жаркое солнце, или ныряние в зеленоватые глубины теплого океана, да и просто поедание вкусной пищи голодным человеком.