|
Помню, я очень удивился, когда увидел его там, в Шалях. Как мне показалось, он не слишком поразился моему появлению, не испугался, хотя другим было очень не по себе. Некоторое время я наблюдал за удивившим меня человеком. Он мне понравился, более того — я его возлюбил и держал против своего сердца. Трудно было даже представить, чтобы один человек мог спасти столько других людей. Там, наверху, о нем легенды слагать стали. Кое-кто даже поговаривал, что… Сами знаете, что в этих случаях говорят. И именно поэтому я сегодня спустился в Грозный. Не то чтобы слишком уж поверил сплетням, но захотелось в последний раз на него посмотреть. Он ведь прав, этот старшина, сегодня его имя уже занесли в черные списки Рока. Кто знает, что там будет дальше — привратник Петр уже стар и устал от своей вечной работы.
Может, поэтому, а скорее всего, просто так — зря говорят, что у Ангелов нет чувств, мне вдруг очень захотелось увидеть это усталое и спокойное лицо еще раз, пока в карих глазах старшины усмешливо дрожит мысль, а душа его еще не свивается в тонкий белый жгут, устремляясь в высоту к моим распростертым крыльям.
Вечеринка
Звонок застал Сергея Николаевича Кизимова врасплох. Нога плохо слушалась, поэтому прошло некоторое время, прежде чем он добрался до прихожей и открыл дверь. Квартира сразу же наполнилась голосами — от петушиного задиристого тенора Вики Лемасова до севшего баска Антона Невзгоды. — Ну, старшина, совсем ты форму потерял! — шутливо отметил сержант Карамышев. — Животик обозначаться стал! Совсем физическую подготовку забросил! Кизимов был бывшим старшиной, теперь он числился инвалидом второй группы, кем еще может быть бывший разведчик, которого с ранениями головы вытащили в бессознательном состоянии из Гудермеса через Моздок в Россию и который полтора месяца провалялся в госпитале имени Бурденко, даже не заметив, что ему сделали две сложнейших нейрохирургических операции. Но поправлять Карамышева не стал, а с удовольствием оглядел толпящихся в коридоре ребят. Всех их бывший старшина разведвзвода Сергей Кизимов помнил и теперь сразу отметил, что ребята пришли не с пустыми руками — в полиэтиленовых пакетах позвякивали бутылки, из кульков торчали поджаристые батоны, палки колбасы и изломанные стрелы зеленого лука. — Куда выгружать, хозяин? — весело сказал Карамышев. — Стаканы-то у тебя есть? — Стаканы мы купили, — тихо сказал темноволосый крепыш Сайдаков. — Давай на кухню, — решил Кизимов и, прихрамывая, пошел в зал. — Маликов, Нехотин — за мной, надо стол поставить! И все получилось как нельзя лучше. Кизимов давно заметил, если к празднику не готовиться заранее и гости приходят незвано, все получается куда лучше и веселее. Как тогда, в подвале разрушенного дома по улице Звонкова, звучала гитара Сереги Борисова, только вот песни его стали мудрее и играл он лучше, чем тогда, зимой девяносто пятого. И Маликов анекдоты наконец научился рассказывать, не давился смехом, глотая последние фразы, а ждал реакции слушателей. Разумеется, что вечер был полон воспоминаний. — Я ему — Серега! — заливаясь, рассказывал Нехотин. — Ты где этих кур взял? А он мне говорит — ну точь-в-точь Владимир Ильич, — в санбат, пусть раненые бульончик хлебают. А петуха все-таки пожалел, так и расхаживал он у нас по подвалу, даже людей бояться перестал. Серега ему даже по ночам за зерном бегал, а элеватор у духов был, так что запросто можно было нарваться. А при обстрелах наш Петя кукарекать начинал, видно, в войну ему тоже несладко пришлось. Старшина, куда петух потом делся? — Куда, куда, — ворчливо сказал Кизимов. — Мы его потом на российскую птицефабрику отдали, чтобы он там привычным делом занимался — курочек топтал! — Вот так, — хмуро сказал Лемасов. |
