— Вот так, — хмуро сказал Лемасов. — Чеченский петух наших российских курочек топчет.

— Пусть топчет, — не согласился Кизимов. — Лишь бы яйца правильные получались и цыплята в «зеленку» не уходили!

Выпили еще, и, как водится, пришло время покурить на балконе. Балкон у Кизимова был хороший, лоджия целая, ему ведь квартиру как армейскому инвалиду дали в доме, который турки строили. Это у нас дома строят для жильцов, а турки дома для людей строят, чтобы настроение у ответственного квартиросъемщика было всегда хорошее и душа дому радовалась. В правильно построенном доме живут, а не существуют.

Постояли, покурили.

Кизимов оказался рядом с сержантом Карамышевым. Просто стоять было неловко, а обычные житейские разговоры бывший старшина вести не мог.

— Извини, Витя, — трудно выдохнул он дым. — Не успел я тогда!

— Я понимаю, — сказал Карамышев и полуобнял Сергея Николаевича за плечи. — Ты хорошо тогда работал. Прямо как биатлонист Тихонов. Я понимаю, что не успел. Ладно, замнем, старшина. Не для того собрались!

— Нет, это долбанутыми надо было быть, чтобы в Грозный танки ввести! — послышалось сбоку, и по голосу Кизимов угадал, что рассуждает Маликов. — Они что, думали, что духи сразу разбегутся? Там ведь полно было бывших десантников, Дудаев из них, говорят, специальные подразделения сформировал — гранатометчик, огнеметчик и два автоматчика. А с Майкопской бригадой вообще верх командирской глупости был, подставили пацанов!

— Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, — продекламировал старшина. — Тебе бы, Маликов, в Генштаб, ты бы генералов быстро построил!

Маликов длинно сплюнул с балкона.

В ночной тишине раздался шлепок.

— Тех генералов, что тогда в январе ребят на улицах Грозного положили, их можно было бы и очко бритвочкой послать чистить, — сказал Маликов. — Один мужик был, наш Рохлин. Нет, пацаны, что ни говори, а с генералом нам повезло!

— Убили Льва, — сказал Кизимов. — Говорят, что его Тамара застрелила, а я не верю. Двадцать лет не стреляла, а только он против Бори попер, так сразу и пистолет нашла.

— Ладно, мужики, пошли в квартиру. Разорались мы, а Николаичу здесь еще жить и жить, — призвал толпящихся на балконе Карамышев. — Темная история, но не нам в ней разбираться.

Водка незаметно подошла к концу.

Это тебе не в подвалах Грозного пить. Там водку привозили без учета боевых потерь, выходили дни, когда оставшимся в живых в ней купаться можно было, не только пить. Если только жуликоватые хозяйственники не загоняли ее налево.

В магнитофоне крутилась кассета с безыскусными песнями о Чечне. Имел к ним пристрастие бывший старшина разведроты Сергей Николаевич Кизимов, трогали эти песни его душу.

— Жена-то как? — спросил сержант Карамышев.

— Сам видишь, — горько и честно признался Кизимов. — На хрена ей сдался инвалид? Бегала, сучка, на сторону, пока я по госпиталям валялся. А у Бурденко меня хирург классный оперировал. Так и сказал, вытянуть я тебя, парень, вытяну, но с палочкой ходить будешь. И два осколка удалять не стал, боялся, что мозжечок повредит. А зачем я ей с осколками, пустым рукавом да пенсией?

— Ничего, старшина, — ободрил Карамышев. — Перемелется, мука будет!

— Ты и там это все время говорил, — мотнул головой Кизимов. — Не перемелется, Витя, теперь уже лучше не станет.