Я отшатнулся. Яны рядом не было. Я стоял посреди заснеженной улицы Харькова. Мимо меня проплывали кареты и фаэтоны. По тротуарам чинно прогуливались дамы, а их кавалеры вежливо раскланивались со встреченными знакомыми.

— Ваше благородие… — раздался за мной возмущенный голос. — Я ж вас со всем уважением прошу посторониться…

Я оглянулся. Позади меня стоял пузатый офицер с длинными запорожскими усищами в каске — гребешком, которую раньше носили пожарные. Позади него медленно тащилась повозка с бочкой, а рядом с ней покачивались в такт меланхоличной лошаденке несколько солдат.

— Простите… — потерянно извинился я, делая шаг в сторону. Я был одет в теплый плащ с пелериной, высокий черный цилиндр, брюки и остроносые туфли. В руках у меня повисла трость с небольшим серебряным набалдашником.

— А что собственно случилось? — вдогонку спросил я у пожарного.

— Ясное дело…Пожар случился! Едем тушить!

Я потер виски. Неужели опять? Снова какое-то зазеркалье? Или хуже того — перемещение во времени? Огляделся. Судя по всему, я был на Бурсацком спуске. Все правильно! Вот она Академия культуры, ныне театральный, раньше в нем был духовная семинария, отсюда и бурсацкий спуск. А это…Это главная площадь Харькова, только изменившаяся до неузнаваемости. Дома старые, солидные…Пожарные укатили уже достаточно далеко. Я рванулся за ними, следуя какому-то инстинкту, ведущему меня вперед и не прогадал.

Небольшой двухэтажный особняк полыхал оранжевым пламенем. Во дворе суетились дворовые, пытаясь сбить огонь, но от притока кислорода тот разгорался еще больше. Где-то недалеко слышался плач. Хриплый голос хозяина, который метался перед горящим домом в одной рубашке.

— Посторонись! — все так же бодро прокричал усач-пожарник толпе зевак. Солдатики спрыгнули с телеги, стали смотреть вместе со всеми. Разрезая толпу, перед пожарниками возник молодой офицер на коне. Породистый орловец прядал ушами, пена срывалась с его мундштука, он закусывал удила, перебирая копытами на месте. Вот-вот станет на свечу.

— Вас когда вызвали, вашу мать! — орал он на старшего пожарного, размахивая руками. — вы где были? Запорю!

Неожиданно что-то под копытами коня один из камней брусчатки провалился вниз, следом за ним другой, а потом они обрушились разом. Конь всхрапнул и оказался вместе с наездником под землей. Грохот падения тел сопровождался тонким возгласом боли неизвестного мне офицера. Круг диаметром метров десять вдруг исчез под землей.

— Помогите! На помощь! — заорали из образовавшейся ямы. — На помощь!

Я первым ринулся к обрыву. Заглянул вниз. На рыхлой земле в огромной пещере лежал прижатый своим собственным конем молодой офицер, а животное с открытыми переломами копыт сучила всем телом, негромко постанывая совсем по-человечьи.

— Ничего себе! — ахнула какая-то барышня рядом, прикрыв глаза атласным платочком.

— Лошадь пристрелите…мучается ведь… — посоветовал кто-то из напирающей на меня толпы.

Раздался выстрел. Конь дернул головой и затих, глядя наверх своим огромным лиловым добрым взглядом.

— Корнет, вы живы? — над ямой наклонились несколько офицеров. Тот самый мужик в одном исподнем, бегающий ранее вокруг горящего особняка, оказался рядом. На меня пахнуло запахом дорогого вина и сигарет.

— Сынко, ты как?

— Вытащите меня отсюда, — орал корнет!

— А пещеры-то непростые… — проговорил кто-то за моей спиной. И тут крыша горящего дома рухнула. Все обернулись, а я задумчиво покусал нижнюю губу. Пещеры под Харьковом? Вот это новость!

— Не успели, — печально заключил усач-пожарник, почесывая затылок.