|
— Тем лучше, — заявила Перонетта, на миг прекратив пристально наблюдать за тем, что происходит за окном. — Ведь не концерт же скрипичной музыки мы собираемся устроить. — Но тогда что это будет? — спросила я. — К чему мы готовимся? — Мы готовимся к пришествию Сатаны, готовимся плясать сатанинскую пляску на этом вот подоконнике. — О нет, Перонетта, — взмолилась я. — Этого нельзя делать! — Не знаю, слышала ли она меня, но явно не собиралась послушаться. Она лежала на подоконнике, перегнувшись через него, глядя с высоты трех этажей на монастырский двор, ожидая, когда туда выйдет какая-нибудь воспитанница. — После дождя во двор выскакивают самые младшие, — отметила она. — Ох уж эти маленькие любительницы пошлепать по лужам. Я все еще не пришла в себя после того, как увидела ее… голой; собственно, мне было все равно, что она задумала. Я готова была повторять за ней все, что она станет делать. И мы обе знали об этом. — Идет! — сообщила Перонетта радостно; она произнесла это слово быстро и тихо, словно выдохнула его. — Они выходят, вот первая… — И, широко улыбаясь, она принялась жестами показывать, где я должна стоять со скрипкой в руке. Сама же она вскочила на широкий подоконник, подошла к самому краю и стала смотреть вниз, наклоняясь все дальше, так что я испугалась, как бы она не упала. За Перонеттой покачивались верхушки деревьев, и сквозь их верхние веточки просвечивало зеленое море, соединявшееся у самого горизонта со светлым летним небом. Я поспешила ухватить подругу за подол робы, сжав ткань в кулаке изо всей силы. Я просила, я умоляла ее передумать. Перонетта начала крутиться, пытаясь вырвать подол из моей руки. — Приготовься, дура!.. А ну назад, живо! Ее лицо исказила уродливая гримаса; не знаю, что на нее в ту минуту нашло, но словно какая-то маска прикрыла ее красоту; та исчезла. Мне стало страшно, и я отшатнулась… Вскоре я уже пиликала на скрипке, извлекая из нее визгливые звуки, под которые Перонетта извивалась в похотливом и сладострастном танце, словно змея в корзине факира, зачарованная звуком дудки. — Быстрее, быстрее ! — требовала она, и я играла быстрей, хотя конские волоски на смычке рвались один за другим. В левой руке Перонетты появилось распятие. — Играй! — (И я опять и опять водила уже мало на что годным смычком по струнам. Я так сильно прижимала скрипку к себе, что боялась, как бы не обломился ее тонкий гриф.) — Громче! — (Смычок елозил по струнам со скрипом и визгом. Ужасный звук, вполне подходящий для бесовской джиги!) — Да, да… вот так, еще громче! Перонетта продолжала кружиться и раскачиваться на подоконнике под эту инфернальную музыку. Я же все время оставалась скрытой за плотной занавесью. Непристойные движения Перонетты были настолько размашисты, что я не сомневалась в ее скором падении с подоконника. Войдя в раж, она принялась неистово мотать головой, размахивая таким образом и париком, роль которого играла красная юбка. Я готова была умереть со стыда, видя, что вытворяет она с распятием, то и дело зажимая его между ног через ткань монашеского одеяния. Но все, что я могла сделать, — это водить смычком по струнам! Я не решалась остановиться. Не решалась ослушаться. И тут я услышала вопль, заглушивший какофонию звуков скрипки. Резкий, пронзительный, он словно вскарабкался вверх по каменной стене, чтобы попасть нам в уши. Перонетта спрыгнула с подоконника и выхватила у меня из рук смычок. — Хватит, — проговорила она с улыбкой и довольно зловеще добавила: — Получилось. |
