|
Она издала протяжное «Хмм…» , словно пробуя новое блюдо, потом внезапно отпустила руку и, улыбнувшись, вновь откинулась назад. — Вы, должно быть, страшно взволнованы из-за вашего морского путешествия. Оно у вас впервые? — Да, мадам. И вы правы, я взволнован… Скажу больше: я ужасно боюсь. Ее глаза выражали величайшее сочувствие, но лишь до того момента, когда она вновь положила свою руку на мою, а я ее отдернула столь поспешно, будто она собиралась причинить мне боль; такая глупость! — Не беспокойтесь! — сказала она, склонившись ко мне так близко, что я почувствовала запах лимона, исходивший от ее блестящих волос. — Я кусаюсь, только когда меня просят. — На это я не нашлась что ответить. — Вы не голодны? — спросила она через некоторое время. Я действительно проголодалась, как, впрочем, и она. Через четверть часа перед нами стояло внушительное блюдо с обильно приправленной пряностями тушеной рыбой, которую мы выложили в свои тарелки. Во время обеда мы болтали о всяких пустяках: о ее путешествиях и не слишком обременительных трудах, но каждое ее слово звучало чарующе. На десерт я впервые в жизни попробовала кокос, и он мне очень понравился. В конце обеда подали кофе и заключительную порцию шартреза. Мы подняли рюмки, и моя спутница сказала, что хотела бы произнести тост. Я пожала плечами и услышала слова, от которых едва не подавилась: — В память той, кем вы были раньше. — Я… я… — Ваши руки вас выдают, — сказала она с заговорщицкой улыбкой. — Остерегайтесь их… Они слишком изящны, чтобы быть руками мужчины. А цвет вашего лица — само совершенство. «Мои руки? Я всегда их ненавидела. Такие большие, такие…» — Я… я… — Существуют определенные законы, моя дорогая. Вам следует их знать. — Она вновь села на свое место. — Делайте так, — велела она, по-мужски положив ногу на ногу. — И так. — Она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу и нахмурила лоб. Я повторяла каждое ее движение. — Возможно, на Севере вам было бы легче: там женщины нередко мужеподобны. Такую жертву пришлось принести Екатерине Великой, королеве Елизавете. А южная женщина одерживает победу, не изменяя своему естеству: Феодора, Семирамида, Клеопатра. — Несомненно, моя приятельница (я буду называть ее Арлезианкой, женщиной из Арля, поскольку так и не узнала ее имени) действительно не чужда была сцены. Она продолжала декламировать: — Блуждает ли женщина Юга по лабиринтам Крита, идет ли она с кинжалом в руке по кровавым коридорам Микен, подсыпает ли она яд своему мужу с непринужденностью Борджиа или принимает из рук тореадора трофей — еще трепещущее сердце быка… Я кашлянула, чтобы привлечь ее внимание, которое все больше рассеивалось по мере того, как креп ее голос. Люди оглядывались на нас. Она закончила свой монолог так: — Южной женщине нечего бояться, кроме своей безграничной чувственности. А теперь, месье, расплатитесь и следуйте за мной. В залитом лунным светом проулке она подвергла критике мою походку, манеру двигаться. Нарочно уронила платок, а когда я наклонилась, чтобы поднять его, заявила, что я все делаю неправильно. — Сгибайтесь в талии , а не в коленях! — Один проулок переходил в другой, тот — в следующий. Я не узнавала дорогу, но вскоре, к своему величайшему удивлению, испытывая недобрые предчувствия, обнаружила, что стою вместе с Арлезианкой перед своей маленькой гостиницей. — Не зайти ли нам, месье? — спросила она, беря меня под руку. |
