Майло перестал кривиться, посмотрел на меня и оскалился. Это не было улыбкой, даже отдаленно ее не напоминало. Такое выражение, вероятно, появляется на морде медведя, когда он видит добычу, которую может заполучить без особых усилий.

Он взял голубой альбом, и я заметил, что у него дрожат руки. До сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного. Еще раз устрашающе фыркнув, Майло положил альбом на стол, расправил углы. Потом встал и отправился в гостиную. Стоя лицом к камину, взял кочергу и принялся тихонько постукивать.

Я внимательнее присмотрелся к изуродованной девушке.

Майло спросил:

— Зачем тебе забивать этим голову?

— А как насчет твоей головы?

— Моя уже забита всякой дрянью. Моя тоже.

— Кто она, Майло?

Он положил кочергу на место и принялся бесцельно расхаживать по комнате.

— Кем она была? — повторил он. — Человеком, который превратился в ничто.

ГЛАВА 5

Первые пять убийств оказались совсем не такими страшными, как он думал.

Совсем не страшными по сравнению с тем, что он видел во Вьетнаме.

Его отправили в Центральный округ, неподалеку — с точки зрения географии и культуры — от Рэмпарта, где он прослужил год, а потом еще восемь месяцев в Ньютон-Банко.

Ему удалось перевестись из Ньютона, где занимались борьбой с проституцией. Вот было весело. Ха-ха-ха. Чей-то смеющийся голос.

Ему исполнилось двадцать семь, он уже начал прибавлять в весе, был новичком в отделе убийств и сомневался, что сможет там работать. Впрочем, он сомневался, что вообще будет работать в полиции. Но после Юго-Восточной Азии что еще ему оставалось делать?

Свежеиспеченный детектив, которому удалось сохранить свой секрет, хотя он знал, что разговоры все равно пойдут.

Никто ничего не говорил ему прямо, но он же не глухой. Что-то с ним не то — как будто он считает себя лучше остальных.

Пьет, однако предпочитает помалкивать. Совсем не стреляет.

Пришел на холостяцкую вечеринку Хэнка Суонгла, а когда привели девочек и началось настоящее веселье, где он был, черт подери?

Можно бесплатно потрахаться, а он слинял.

За бабами не бегает, точка.

Странный.

Результаты тестов, настойчивость и количество раскрытых преступлений позволили ему перейти в Центральный округ, где его определили в напарники к тощему, как палка, сорокавосьмилетнему типу по имени Пирс Швинн, который выглядел на все шестьдесят и считал себя философом. Они со Швинном работали в основном по ночам, потому что Швинн лучше себя чувствовал в темноте. От яркого света у него начиналась мигрень, и он жаловался на хроническую бессонницу. И ничего удивительного: Швинн пил микстуру и глотал таблетки от насморка, как конфеты, поскольку у него был постоянно заложен нос, а еще выпивал десятки чашек кофе за дежурство.

Швинн любил ездить по городу и мало времени проводил в кабинете, приятное разнообразие после Банко. Оборотной стороной медали являлось то, что Швинн терпеть не мог бумажной работы и с удовольствием переложил ее на плечи младшего напарника.

Майло много часов провел, работая его секретарем, однако решил, что лучше помалкивать и слушать, поскольку Швинн давно служил в полиции и мог кое-чему его научить. Когда они ехали в машине, Швинн то мрачно отмалчивался, то вдруг становился чересчур болтливым и превращался в важного наставника, проповедующего прописные истины с обязательным выводом в конце.

Он напоминал Майло одного из преподавателей старшего курса, когда он учился в Университете Индианы. Герберт Милрад, обладатель наследственного состояния, специализировался на творчестве Байрона. Он отличался красноречием, от которого у Майло сводило челюсти, всячески превозносил красоту человеческого тела и был подвержен резким сменам настроения.