|
— Хенесси часто бывал на ферме? — Не чаще, чем любой другой подросток, — солгала она. — Ни один из них не любит работу в подсобном хозяйстве, но она входит в число их обязанностей. Вывозить навоз — не самое приятное занятие. Я могу это подтвердить. Ее очевидная ложь заставила Рэдмена вспомнить последнюю деталь из рассказа Лью: тот говорил, что Хенесси покончил с собой в хлеву. Он помолчал, а потом предпринял новый тактический ход. — Лью получает какие нибудь лекарства? — Только снотворное. — Снотворное дают всем мальчикам, участвующим в драках? — Только если они пытаются убежать. У нас накопился достаточный опыт, чтобы предугадать поступки таких подростков, как Лью. Я не понимаю, почему это вас так беспокоит. — Я хочу, чтобы он доверял мне. Я дал ему слово. Я не хочу подводить его. — По правде говоря, все это подозрительно напоминает какую то особую опеку. Этот мальчик — один из многих. У него нет ни особых проблем, ни особых надежд на искупление. — Искупление? Слово было довольно странным. — На реабилитацию, если вам так угодно. Послушайте, Рэдмен, я буду искренней. У всех нас есть такое чувство, что вы здесь играете не совсем за наши ворота. — Вот как? — Нам всем кажется, полагаю, это не исключает и директора Центра, что вам следует позволить нам вести дела так, как мы привыкли их вести. Узнайте наши порядки, прежде чем... — Вмешиваться. Она кивнула. — Это можно по разному называть. Вы приобретаете врагов. — Спасибо за предупреждение. — Наша работа и без врагов достаточно трудна, поверьте мне. Она попробовала бросить на него примирительный взгляд, но Рэдмен проигнорировал ее усилия. Он мог ужиться с врагами, но не с лжецами. * * * Кабинет директора был заперт, как и всю неделю. Его отсутствие объяснялось по разному. Чаще всего сотрудники упоминали о каких то собраниях в бюджетных организациях, но секретарша о них ничего не знала. Кто то говорил о семинарах в университете, где проводились исследования, призванные решить проблемы исправительного Центра. Может быть, директор был занят на одном из них? «Если мистеру Рэдмену угодно, то он может оставить записку — директор непременно получит ее». Он вернулся в мастерскую. Там его поджидал Лью. Уроки уже закончились: кроме него, в помещении никого не было. — Что ты здесь делаешь? — Жду вас, сэр. — Зачем? — Вы мне нужны, сэр. Я только хотел передать вам письмо, сэр. Для моей мамы. Вы отошлете его? — Ты ведь можешь послать его как обычно — разве нет? Отдай секретарю, и она сделает все остальное. Тебе разрешается два письма в неделю. Лью понуро посмотрел на свои ботинки. — Сэр, их всегда распечатывают и читают: на тот случай, если кто нибудь напишет лишнего. И если в письмах есть что нибудь такое, то их сжигают. — А ты написал что то лишнее? Он кивнул. — Что именно? — О Кевине. Я рассказал ей о Кевине. О том, что случилось с ним. — А ты не ошибаешься в своих предположениях? Мальчик пожал плечами. — Это правда, сэр, — произнес он спокойно и уже явно не заботясь о том, насколько его слова были убедительны для Рэдмена. — Это правда. Он здесь, сэр. Он в ней. — В чем? О ком ты говоришь? Может быть, Лью просто пересказывал свои страхи (как и предполагала Ловерхол)? С этим парнем можно было потерять всякое терпение, и Рэдмен чувствовал, что был уже близок к тому. В дверь постучали. В мастерскую просунулся неопрятный подросток по фамилии Слейп, быстро оглядевший их сквозь очки в металлической оправе. — Входи. — Вас срочно просят к телефону, сэр. |
