Клайв Баркер. Книги крови 5
Книги крови - 5
Во плоти
«In the Flesh»
Когда Кливленд Смит вернулся после беседы с дежурным по этажу, его новый сокамерник был уже тут и глядел, как плавают пылинки в луче солнца, легко преодолевающем пуленепробиваемое оконное стекло. Это зрелище повторялось ежедневно (если не мешали облака) и длилось менее получаса. Солнце отыскивало путь между стеной и административным зданием, медленно пробиралось вдоль блока В, а потом исчезало до следующего дни.
– Ты – Тейт? – спросил Клив.
Заключенный перестал смотреть на солнце и повернулся. Мейфлауэр сказал, что новенькому двадцать два года, но Тейт выглядел лет на пять моложе. В лице его было нечто, делавшее Тейта похожим на потерявшегося (и притом безобразного) пса, которого хозяева оставили поиграть на оживленной улице. Глаза слишком настороженные, рот чересчур безвольный, руки тонкие: прирожденная жертва. Клив почувствовал раздражение от мысли, что придется возиться с этим мальчиком. Тейт был лишней обузой, а у него самого нет сил, чтобы расходовать их, покровительствуя мальчишке, пусть Мейфлауэр и болтал что то о руке, протянутой для помощи.
– Да, – ответил пес. – Я Вильям.
– Тебя так и зовут Вильямом?
– Нет, – сказал мальчик. – Все зовут меня Билли.
– Билли, – кивнул Клив и вошел в камеру. Режим в Пентонвилле нес некоторые черты прогресса: по утрам на два часа камеры оставались открытыми, часто отпирались они на пару часов и днем, что давало заключенным некоторую свободу передвижения. Однако это имело и свои недостатки, например, разговоры с Мейфлауэром.
– Мне велено дать тебе кое какие советы.
– Да? – переспросил мальчик.
– Ты раньше не сидел?
– Нет.
– Даже в колонии для несовершеннолетних?
Глаза Тейта блеснули.
– Немного.
– Значит, ты знаешь, как тебе повезло. Знаешь, что ты легкая добыча?
– Знаю.
– Кажется, – сказал без энтузиазма Клив, – меня призывают к тому, чтобы я тебе берег, а то тебя покалечат.
Тейт уставился на Клива глазами, голубизна которых казалась молочной, будто они еще отражали солнце.
– Не расстраивайся, – сказал мальчик. – Ты мне ничего не должен.
– Чертовски верно. Я тебе ничего не должен, но, кажется, у меня есть гражданский долг, – угрюмо сказал Клив. – Это – ты.
* * *
Клив отбыл два месяца заключения за торговлю марихуаной, это был его третий визит в Пентонвилл. К тридцати годам в нем не проглядывало никаких признаков изношенности: тело крепкое, лицо худое и утонченное, в своем костюме, ярдов с десяти, он мог бы сойти за адвоката. Но если чуть приблизиться, то станет виден шрам на шее, оставшийся после нападения безденежного наркомана, а в походке станет заметна какая то настороженность, будто при каждом шаге он сохранял возможность для быстрого отступления.
Вы еще молоды, сказал ему в последний раз судья, у вас есть время, чтобы многого добиться в жизни. Вслух он возражать не стал, но про себя Клив думал иначе. Работать тяжело, а преступать закон легко. До того как кто нибудь докажет противное, он будет делать то, что делает лучше всего, а если поймают, так что же. Отбывать срок не так уж неприятно, если ты правильно к этому относишься. Еда съедобная, компания – избранная, и покуда есть чем занять мозги, он будет вполне доволен. В настоящее время он читал о грехе. Тема здесь уместная. Он слышал так много слов о том, как он пришел в мир, и от уполномоченных по работе с условно осужденными, и от законников, и от священнослужителей.
Теории социологические, теологические, идеологические. Кое какие заслуживали нескольких минут внимания. Большинство же были такими нелепыми (грех из матки, грех от денег), что он смеялся прямо в их вдохновенные лица.
|
