- Ничего, - захваченный врасплох отвечает тот.

- А вот эти яйца? Украдены, а? Это у какой же торговки ты их свистнул?

- Какие такие яйца? – дивится клиент. – Что ты выдумываешь?

Тогда Иаков смелым движением сует ему руку в карман и вытаскивает яйцо. Небольшая группка взрывается смехом, лицо несчастного багровеет, и он не знает, что сказать, и это еще сильнее смешит людей. Иаков притворяется, будто бы злится, и это выглядит серьезно, он хмурит брови, глядит своим птичьим взглядом:

- А почему ты за это не заплатил? Ты у нас вор! Яйца воруешь!

И уже через минуту за ним это повторяют все вокруг, пока час обвиняемый начинает осваиваться с мыслью, что и вправду украл, пускай и бессознательно. Но он видит, что у Иакова слегка поднята бровь, смешливый взгляд, так что и сам усмехается, а потом и хохочет, и, похоже, самое лучшее, что он может сделать, это согласиться с тем, что пал жертвой шутки, самого себя выставить на посмешище и уйти.

Гершеле все это вовсе не смешит. Если бы с ним случилось подобное, такое вот яйцо в кармане, да он бы умер от стыда. Ему нет еще и тринадцати лет, и сюда его прислали родственники после смерти родителей. До сих пор он проживал в Черновцах, теперь же наверняка останется при Аврааме, дальнем родственнике.

Ему не известно, как оно должно быть с постом в Тиша бе-ав, никто его не посвятил, не пояснил ему, почему здесь в течение этого дня он обязан радоваться, раз остальные печалятся. У них дома, когда отмечали этот праздник, царила печаль. Только у дяди по-другому, но никто не посвятил его в религиозные нюансы. Ему уже известно, что Шабдай – это Мессия, но почему же он не спас мира, не изменил, вот этого он уже не знает. Чем должен был бы отличаться спасенный мир от не спасенного? Для его непросвещенных родителей было очевидно – Мессия появится как воин, это он сметет с лица земли султанов, королей и императоров, возьмет на себя правление всем миром. Иерусалимский храм восстановится сам, или же Господь спустит его уже готовый, весь из золота, с неба. Все иудеи вернутся в Землю Израиля. Поначалу воскреснут те, которые похоронены там, но затем и те, что покоятся где-то далеко, за пределами Святой Земли.

Но вот здесь люди утверждают нечто совершенно иное. Он расспрашивал их в дороге. Говорили Мордехай и Нахман. Иаков молчал.

Странное это спасение, которого не видно, которого не видно, не в круге того, что видимо, не где-то – вот это Гершеле не слишком понимает – в каком-то ином измерении, где-то рядом или под подом видимого мира. Мессия уже пришел и незаметно переставил рычаг всего мира, подобный тому, что имеется у колодца. Теперь все идет наоборот, вода в реке возвращается к источнику, дождь – в тучи, кровь – в рану. Оказывается, моисеевы законы были временными, они были сотворены только лишь для мира перед спасением, и теперь уже их можно не исполнять. Или по-другому: их нужно исполнять, только наоборот. Когда иудеи постятся, нужно есть и пить, когда они печалятся, следует веселиться.

Никто им специально не занимается, Гершеле считают глупеньким. Иаков иногда глядит на него таким образом, что Гершеле весь делается красным. Он помощник Иакова, чистит ему одежду, заметает в конторе, заваривает каффу. По вечерам, когда подсчитывают выручку, он записывает цифры в столбцы.

Он ни в чем не уверен, но спросить стыдится; вокруг всего этого существует некая тайна. Поскольку он еще не прошел через бар мицву, его не впускают, когда взрослые собираются на свои молитвы, перед ним закрывают двери. Так должен он поститься или нет?

Потому Гершеле в день пста Тиша бе-ав убирает подвалы, выметает пыль хлопчатника и мышиные катышки. Он не ел с утра, помня, что сегодня же пост. Так бывало дома. Ему не хотелось смотреть, как Иаков и все остальные едят наверху. Но вот сейчас голод схватил его крепкой рукой за живот и не отпускает, кишки плачутся.