— В год моего вступления на престол, княгиня, а это произошло почти тридцать лет назад.

— Так вот эти слова. Я воспроизведу их по памяти и потому прошу простить возможные неточности. Вы писали, что большая часть государей воображает, что Бог нарочно и из особого внимания к их величию, благополучию и гордости создал ту массу людей, попечение о которой им вверено, и что подданные предназначаются лишь к тому, чтобы быть орудиями и слугами их нравственной распущенности. Ваши взгляды изменились?

— Ни в коей мере. Сознание собственной исключительности у монарха не имеет отношения к реальной действительности. Свое положение необходимо каждодневно подтверждать, следуя постулату, что государь — первый слуга Государства. Я подчеркиваю — Государства с большой буквы. Это служение абсолютно и не допускает никаких скидок, тем более в отношении собственных удобств и личной жизни.

— Но человек слаб.

— Человек — не монарх. Для монарха подобное объяснение означает признание полной его непригодности для престола. И не надо думать, что люди хотят стать рабами любого монарха, потому что им нравится рабское состояние. Любое подчинение общества — это компромисс ради поддержания в государстве законности, порядка, защиты прав каждого отдельного гражданина.

— Я знаю, как интересовалась вашими опубликованными трудами и мыслями ныне царствующая российская императрица.

— Что не помешало ей расстаться с собственным супругом, который был и моим родственником, и, насколько я знаю, горячим почитателем.

— Ничего удивительного, ваше величество. Петра Третьего увлек великий Фридрих-полководец, знаток военного дела, Екатерину Вторую — монарх-философ. Но все дело в том, что разделять эти две половины одного целого нельзя и не нужно. Неправильное представление о вас не позволяет понять истинное величие вашей личности и вашего царствования.

— Княгиня, я никогда не скрывал, что люблю восторги по поводу моей личности, особенно если они исходят не от подданных, которым я, естественно, не верю, а от лиц, никак от моей власти не зависящих. Чтобы дополнить понравившийся вам портрет монарха-философа, скажу, что идеальное государство, в моем представлении, следует уподобить стройной философской системе, где все части между собой связаны и логически, то есть неотвратимо вытекают одна из другой. Размышлять над, созданием и совершенствованием этой системы и есть обязанность каждого монарха, если даже судьба не наделила монарха необходимыми талантами, то он должен быть обязан ей хотя бы чувством ответственности за свое пребывание у кормила правления своим народом.

Двухмесячное пребывание в Берлине не насытило моей жажды познания этого государства. Обстоятельства складывались так, что я не принимала и не отдавала частных визитов, будучи почти ежедневно приглашаема во дворец. Этому способствовали не только дружеские разговоры с его величеством, но и доброе отношение, которым меня дарила его супруга. Личная жизнь Фридриха Великого была отделена от семейной. В свое время, искупая вину перед родителем за замысел побега из страны, он должен был согласиться на заведомо неприятный для него брак с принцессой Брауншвейг-Бревернской. Согласия между супругами так и не возникло. Королева постоянно оставалась во дворце, тогда как король предпочитал всему свой увеселительный замок Сан Суси, который с такой гордостью мне показывал. Окруженный философами, писателями, артистами, он чувствовал себя вполне счастливым, тогда как королева жила в путах придворного этикета, к тому же явно обремененная сознанием собственной беспомощности в общении с окружающими. Ее заикание и шепелявость делали ее речь почти недоступной для придворных. Один из высоких придворных чинов служил ей постоянным переводчиком, тогда как мне счастливо удалось овладеть ключом этой речи и объясняться с ее королевским величеством безо всяких посредников, что она очень ценила.