По пути домой княгини бурно радовались подаркам – их стоимость возмещала цену поднесенных василевсу челядинов и мехов, – но Эльга думала о паволоках не больше, чем о пыльной листве олив при дороге. По мнению царствующего семейства, время для более тесного сближения руси и греков еще не настало. Если взглянуть на дело здраво, Эльга не могла отрицать: это верно. Греки знают Христову веру уже несколько веков. От своих предков они получили знания таких вещей, которые на языке славян или норманнов даже названий не имеют. Арихметика… как там это, про умение чертить круги? Однако, полезный замысел: собрать самых мудрых людей и велеть им учить отроков… Как это назвать? Выучилище? Научилище?

Пока что русы в глазах ромеев имели лишь одно достоинство: умение воевать. Но пока у них есть нужда в воинах, не стоит оставлять надежду выторговать взамен то, что нужно нам.

По прибытии к Маманту Савва открыл дверцу носилок; навстречу Эльге протянулась, опережая его, другая рука. Эльга вышла на мраморные плиты и с улыбкой попрощалась с этериархом; но лицо ее было как неживое, а взгляд смотрел куда-то вдаль и видел там нечто ужасное.

Она прошла в дом, и едва они скрылись с глаз сопровождающих, как Мистина схватил ее за руку:

– Что случилось? Этот хрен лысый тебе опять намеки делал?

– Да какие намеки! – Эльга в досаде вырвала руку. – Я виделась с Еленой. И она сказала… что если они дали бы заложника, то и мы тоже, а у меня же никого нет, кроме… Брани. И я…

– Но они же о ней не знают!

– Нет.

– Ну так и чего ты боишься? Они ее не получат.

– Но если бы… – Эльга в изнеможении закрыла лицо ладонями. – Я всю дорогу думала: а если бы она мне сказала: отдай Браню, и в обмен получишь Зою или Анну… Что бы я… Во мне все кричит: не отдам! А ум говорит: отдашь… И я не знаю, – Эльга опустила руки и в отчаянии посмотрела на него, – не знаю, что бы я решила, если бы она и правда это сказала…

По лицу ее потекли слезы; Мистина подтолкнул ее к лестнице в китон и загородил спиной, чтобы дружина не видела, как княгиня плачет.

А лето будто и не собиралось уходить с греческой земли: днем еще палило солнце, лишь утром, вечером и ночью притекала прохлада, давая отдых от оглушительной жары. По-прежнему шелковой синевой расстилался Босфор под голубым ясным небом; иные травы сохли и желтели, но кусты и деревья стояли зелеными. Дома уже все нарядились бы в толстые шерстяные свиты, но тут Эльга и вечером обходилась лишь мафорием, наброшенным на голову и плечи. Перед отъездом русские купцы доставили всем женщинам Эльги – и княгиням, и служанкам, – по мафорию и пенуле для греческой зимы. Шуб и кожухов с собой не прихватили, но здесь они и не требовались. Княгини называли мафорий «махорием», полагая, что это название происходит от «махров» – бахромы на концах.

Среди зеленой листвы в саду алели, будто маленькие закатные солнца, созревшие «пунические яблоки» – казалось, желтовато-алую их блестящую шкурку распирают изнутри неведомые сокровища. По ветвям вились виноградные плети, плоды граната красовались среди резных виноградных листьев, соседствуя с черными гроздьями. Порой поднимался ветер (у Ярославы раз с «верхней крыши» улетел ее «махорий» и застрял на ветках, отроки лазили снимать); порой натягивало облака, раз или два выпадал дождь – от него русы почти отвыкли за лето. Вода в проливе оставалась по-летнему теплой, и отроки каждый день ходили купаться. Даже княгини иногда ходили – попозже, как стемнеет.

Уже был назначен последний для русского посольства прием в Мега Палатионе – прощальный обед.