Уже был назначен последний для русского посольства прием в Мега Палатионе – прощальный обед. Расставание неумолимо приближалось, а дела не двигались с места. Каждая сторона стояла на своем, и никак не удавалось найти решение, которое устроило бы всех.

Когда приехал асикрит от патрикия Артемия – назвать день прощального приема, – женщины не сразу поняли, к чему дело идет, а иные из дружины переменились в лице.

– Но это слишком поздно! – воскликнул Олег Предславич. – Как мы потом поедем домой?

– Когда переговоры проходят успешнее и завершаются быстрее, гости богохранимого василевса успевают отплыть до начала зимних бурь, – развел руками асикрит. – Но даже сам василевс не в силах предотвратить дурную погоду на море. Впрочем, содержание вам будет поступать столько, сколько Бог велит вам здесь пробыть.

– А в чем дело? – спросила Эльга, когда грек уехал.

– Мы и так уже затянули с отъездом, – пояснил Мистина. – Купцы не зря отправились сразу после нашего приема – они каждый год уезжают примерно в это время, чтобы по хорошей погоде успеть домой. По встречному течению плыть дольше, чем мы шли сюда, а море начнет бурлить. В Босфоре эти два месяца будут сплошные туманы, так что и кормчий не поможет, начнутся ливни со снегом и градом. Если мы просидим здесь еще эти три недели, то отплывать после будет просто опасно. Нас размечет бурей, разобьет о скалы, а если мы все же доберемся до устья Днепра, в то время там уже будет лед, и мы не сможем войти.

– Но что же делать?

– Готовься к мысли, что мы будем здесь зимовать. Грек же сказал: кормить будут хоть до весны.

– Что? – Эльга пришла в ужас, женщины загомонили. – Зимовать? До весны? Да нет, никак нельзя! Нам надо домой! Дети… Киев… Это получается, меня не будет дома целый год!

– Ну а я что могу сделать?

– Что же ты раньше не сказал?

– Сказал бы, и что? Ты впервые увидела Костинтина как раз тогда, когда надо было уезжать! Если бы он принял нас сразу, а не через двенадцать недель, то в те дни у нас состоялся бы не первый, а последний прием, и мы успели бы закончить все дела и уехать с купцами. Но ты сама тогда сказала, что все только начинается. Если бы ты ездила только креститься, то назавтра и тронулись бы восвояси. Но ты же приехала разговаривать. И договариваться.

Эльга села на каменную скамью. Все так и есть. По пути сюда они, конечно, рассчитывали на то, что их примут сразу. Как же иначе? Если бы Константин или Роман явились к ней и встали своими хеландиями в Почайне, она приняла бы их в ближайшие дни, дав время лишь отдохнуть и привести платье в порядок. Кому бы пришло в голову заслать гостей из-за моря, скажем, в Вышгород и солить их там двенадцать недель!

– Уж как узнали, что столько ждать, можно было понять… – проворчал северянский посол Полымец.

– И что? – возразил ему Уддгер, молодой приближенный Фасти ярла из Варяжска. – Посмотреть на стены и поехать назад? Если бы мы пришли, как Вещий, с тысячей кораблей, нам бы, может, дали дань за то, что мы просто прогулялись по морю, но мы ведь хотим чего-то другого, нет?

Нет, разумеется, Эльга не могла уехать с пустыми руками – ни с самого начала, когда впервые услышала слово «септембриос», ни после приема, когда отплыли купцы. Даже если бы она еще тогда осознала, что задержка грозит зимовкой, это ничего не изменило бы.

– Ну, зимовали мы в местах и похуже! – вздохнул Хранислав, ладожский посол, боярин Ингвара-младшего. – Хоть посмотрим, какая она, зима греческая…

Благодаря дружбе с этериархом Саввой кто-нибудь из послов с небольшой – отроков в десять – дружиной постоянно выезжал погулять по окрестностям или в Город.