А потом и вовсе засмеялась, зажав себе рот ладонью. Браня, не зная, в чем дело, засмеялась с ней заодно, а Горяна покосилась со значением, будто знала.

Греки, оказывается, свою Коляду тоже весело празднуют. Снега у них почти нет, деревья стоят зеленые, лишь кое-где мелькает желтизна. Холодает лишь настолько, как у нас к вывозу снопов, и в солнечное время можно выйти в одном платье – лишь дожди идут чередой. К началу зимы на оливах чернеют созревшие плоды, и мало не до того срока еще порой расцветают особо храбрые розы. С конца месяца ноэмбриоса начинаются Брумалии – праздники по случаю самых коротких дней в году, и завершаются к солоновороту. На солоноворот греки отмечают Рождество Спасителя, а перед ним месяц предаются разгулу. Знатные люди устраивают у себя пиры, простой народ рядится: мужчины одеваются в женское, женщины – в мужское платье. Буйные ватаги что ни ночь слонялись и по проастию Маманта, где до утра не закрывала двери харчевня, и русские отроки редко когда пропускали возможность поучаствовать. Как дома, делали себе личины разных чуд рогатых, пугали греческих девок.

В один из таких вечеров, уже в густой полутьме, Эльга тайком вышла из палатиона и через сад побежала к воротам. Провожала княгиню только рабыня, Инча, и по виду архонтисса росов сейчас ничем не отличалась от простой гречанки: шерстяная синяя накидка-паллий, светло-коричневый мафорий с золотой каймой, позаимствованный у сестры.

Возле ворот ее ждали несколько мужчин.

– Приветствую тебя, королева! – Этериарх Савва вышел вперед и поклонился. – Ты не передумала? Тогда прошу за мной. Как удачно, что сегодня нет дождя.

Снаружи ждали лошади, и с помощью Саввы Эльга села в седло.

– Твои люди знают, куда ты уехала? – спросил он, подавая ей поводья.

– М-м-м… Не все. Я сказала женщинам, что хочу прогуляться, но надеюсь, мужчины не заметят, что меня нет, пока я не вернусь. И не успеют устроить в проастии Маманта восстание варваров!

Высадившись из лодьи в Неории, они вновь сели на лошадей и поехали по Месе. Близилась ночь, когда они достигли Большой дороги, как называли главную улицу, но Город и не думал спать: везде было полно огней и шума, бродили ватаги ряженых, и Савва даже взял лошадь Эльги под уздцы, оберегая княгиню. Во всех лавках и харчевнях сияли светильники, шло веселье; сквозь занавеси доносился смех и женский визг.

Сегодня всадники спешились не возле обитых медью ворот Халки – главного входа в Мега Палатион, а с северной стороны дворца, у ипподрома. Савва провел Эльгу через Кентинарий – башню, которая защищала жилые покои дворца с севера и охранялась средней этерией.

– Вот она, наша Башня Пьяниц! – хмыкнул Савва, вводя гостью в высокое сводчатое помещение.

Десятка три отдыхающих вестиаритов вскочили при его появлении, с любопытством тараща глаза на женщину, закутанную в мафорий так, что виднелись только глаза.

Однажды Эльга уже проходила через эту башню – в день своего первого приема у Константина. Но тогда здесь царил порядок и «львы» стояли ровным строем, в золоченых шлемах и с копьями. Теперь же они, частью нетрезвые, полуодетые и лохматые, сидели за длинными столами, где стучали кости и стояли кувшины с вином.

– Почему пьяниц? – шепнула она.

– Потому что за сто лет греки так и не сумели приучить этих троллей разбавлять вино водой, а потом уже пить. Здесь каждый вечер – пир в Валгалле и драка, прости меня Господь.

– Но ведь обращению с вином приходится каждое поколение учить сначала?

– Именно так.

Миновав башню, Савва и Эльга углубились в переход. Она расслышала шуточки, летящие вслед: дескать, хёвдинг красотку себе подцепил, а нам в башню не дает водить… Откуда им было знать, что «красотка» понимает северный язык.