– Да что с тобой такое? – Эльга встала, с изумлением глядя на кипящего негодованием свояка. – Не случи… лось ли чего?

Мелькнула мысль – весть о Святославе! – но Эльга ее отвергла. Если бы пришли вести о сыне, дурные или добрые, Мистина был бы удручен или весел. Но он был непритворно разгневан!

Она молчала, не отменяя этого приказа, и челядь заторопилась на выход. Скрябка забрала Браню, тоже одетую в нарядное шелковое платье.

Эльга огляделась, взяла приготовленный на ларе белый шелковый убрус и накинула на распущенные волосы. Заплести ей косы Бажаня не успела, но сидеть перед мужчиной простоволосой неприлично, даже если это свояк. Иные жены биты бывают, если перед свекром без пояса или босые покажутся…

Но Мистина молчал, будто забыл, зачем пришел, а лишь смотрел на пряди светло-русых волос, струящиеся из-под убруса до самого ее пояса. Может, к тридцати семи годам Эльга потеряла два-три зуба, возле глаз появились тонкие морщинки, будто лучики смарагдовых светил, но косы остались те же, что и двадцать лет назад. Стараясь отдышаться после скачки, он безотчетно стал расстегивать золоченые пуговки на своем полураспашном кафтане из белой шерсти с рыжевато-золотистым шелком на груди. Ему как будто было душно и жарко, хотя в избе, где печь протопили утром, сейчас уже стало прохладно.

– Что ты застыл? – окликнула его княгиня. – Примчался, будто орда угорская, напугал всех… и замолк! Воды хочешь?

– Вспомнил вдруг… Когда я в первый раз приехал к вам в… Как ваша усадьба называлась, возле брода? Вы там русалками ходили.

– Варягино. Помню, мы чуть не утопили тебя? – Эльга усмехнулась воспоминанию.

– У тебя и тогда были такие волосы… – Мистина стиснул зубы, ибо перед мысленным взором явственно встали не только волосы, но и облепленный влажной рубашкой стройный стан самой красивой девушки среди «русалок у брода».

– И в тот же день мы узнали, что мой отец погиб, – Эльга вздохнула. – Так ты чего примчался?

– Ты собралась замуж! – Опомнившись, Мистина упер руки в бедра и обвиняюще воззрился на нее. Сейчас перед ним стояла не юная русалка, а княгиня русская, от которой зависела судьба всей державы. – За ум возьмись! Этот старый пень из Царьграда тебе не годится. Он не продержится еще пятнадцать лет, пока Яр подрастет. И пяти лет не продержится. Мой отец был куда крепче, но и он умер в тех же годах.

– Что за старый пень из Царьграда? – Эльга смотрела на него, ничего не понимая. – Костинтин? Он собрался помирать, а я и не знаю?

– Какой, к йотунам, Костинтин? Я про этого седого, что все к тебе клинья бил! Про Торгейра, который там звал себя Саввой!

– При чем он здесь?

– И какой из него муж? – с негодованием продолжал Мистина. – Он там все подмигивал тебе своим подслеповатым глазом, но дойди до дела – вышел бы один срам! Если уж тебе понадобился муж… – он едва не задыхался, – так можно найти и поближе!

– Это… Горяна сказала? – обронила Эльга чуть погодя.

Понадобился муж… Она вспоминала последние дни и пыталась сообразить, чем вызвано это вторжение.

– Любой другой, кого я могла бы выбрать здесь, попытался бы оттеснить Олегов род от киевского стола, – сказала она, будто и правда взвешивая преимущества этого выбора. И, удивительное дело, эти самые преимущества вдруг выстроились перед ней, будто царские стражи-вестиариты в сияющих позолотой шлемах. С Саввой ей было легко, а вот со всеми здешними – трудно.