– Смелым ты его зовешь, потому что он не испугался во главе своей дружины выйти из-за стен навстречу женщине? – язвительно ответил Мистина. – Но какого он рода? Ты хоть что-нибудь знаешь об этом?

Эльга покачала головой. Она пыталась спрашивать Савву о родне, однако он только шутил, уходя от ответа, и называл своей родиной крестильную купель церкви Святого Ильи в Мега Палатионе.

– Ну, и представь, как ты опозоришь наш род, если окажется, что он какой-нибудь… вольноотпущенник с хутора!

– Греки никогда не смотрят, какого рода их новый василевс! – из чувства противоречия отбила Эльга. – Раз нет власти не от Бога, значит, Бог и дает ее тому, кто ему угоден, а Божья воля куда важнее происхождения. Старый царь Роман, тесть Костинтина, вышел из простых оратаев.

– Ну и пусть греки жарят в зад своих царей чумазых! А у нас здесь не так! Наши вожди – потомки наших богов, кровь Одина дает им силу и удачу. Русь держится на удаче Вещего, и если ты подпустишь к его престолу невесть кого, мы можем навек ее лишиться! У Торгейра небось есть свои сыновья?

– У него нет детей, то есть он всех их пережил. – Об этом и своей покойной жене-гречанке Савва как-то упоминал. – И новые уже едва ли появятся. А значит, после него не останется других наследников – соперников Ярке.

Мистина подошел к ней вплотную, сбросил с ее головы расправленный убрус и запустил пальцы в волосы по обе стороны лица. Эльга широко раскрыла глаза от удивления перед такой дерзостью – если не сказать наглостью, – но не пошевелилась. Мистина держал ее так крепко, что она и не могла двинуться. Ее вдруг охватил цепенящий трепет перед его решимостью и силой, о которой она так хорошо знала, но которую почти никогда не испытывала на себе.

Вспомнился тот вечер во время Брумалий, когда она вернулась в палатион Маманта за полночь… Он целовал ее как безумный, но и тогда, и сейчас она не могла быть твердо уверена, что его несомненное желание не замешано на честолюбии. Его влечение к ней не было тайной с самого начала – с тех пор как они вместе бежали в Киев с берегов реки Великой. Вскоре Эльга вышла за Ингвара, Мистина женился на ее сестре, и все меж ними пошло, как положено у родичей. Он уступил ее побратиму, но в душе не смирился с этим поражением. И всю жизнь колебался между преданностью Ингвару и страстью к его жене.

Эльга и сама много раз думала, что судьба сочетала их четверых, двух сестер и двоих побратимов, явно не в том порядке, который был бы приятен всем. Но вышло так, как вышло: кроме своих желаний, им приходилось считаться и с другими обстоятельствами. При жизни Ингвара она изо всех сил старалась не уронить его и своей чести. После его смерти ей стало казаться, что вот теперь-то ему сверху все видно. А еще она боялась, уступив своему влечению к Мистине, оказаться в его власти и как княгиня. Врагов у него хватает: если пойдут разговоры, что Киевом и русью на самом деле правит Свенельдич, беды не оберешься. И в семье, и в державе. Потому она и в последние годы старалась держать его на расстоянии, как ни трудно это было ей же самой.

– А что, если… – Мистина наклонился, едва не касаясь своим кривоватым носом ее носа, – если дети еще будут у тебя? Если его старый конец еще сможет разок-другой встать? Ты-то ведь молодая. Бывает, и постарше рожают. У тебя родится сын, и он будет на поколение старше Яра, но моложе годами. Представь, какая рубка между ними пойдет, едва ты умрешь? А то и раньше?

– Но то же самое будет… – Эльга посмотрела в его глаза, придвинувшиеся к ней почти вплотную, – и при любом другом муже.