Мерзко ухмыляясь, хазарин запрыгнул в седло и направил коня прочь, не глядя, едут ли за ним русы. Те, ворча и ругаясь, потянулись следом. Святослав не сказал ни слова, но заметно помрачнел. В первый раз ему захотелось со всей силы вмазать кулаком в мерзкую усатую рожу не потому, что хазарин опять «свистел», а потому, что сказал чистую правду. И эта мысль грызла Святослава.

На одиннадцатый день вдали впервые блеснула серебристая лента Днепра.

Но сын ее… Она не знала, где ее сын, и невольно всей силой души молила Господа о его спасении – хотя бы здесь, в земной жизни. И если Бог не захочет помочь язычнику, неужели Он откажет в помощи ей, матери, чье сердце иначе будет разбито? Но надежда мешалась с ужасом: Бог потребовал единственного сына Авраама… отнял всех детей у Иова… и от нее, которая в тысячу раз хуже и слабее в вере тех богоизбранных старцев, Господь может потребовать именно эту жертву.

Через неделю, когда с тела новокрещеного смыли освященное миро и белую крестильную сорочку он сменил на другую, устроили пир: при свидетельстве всех бояр и воевод киевских Мистина и Олег Предславич обручили своих детей. Свадьбу назначили скоро: в первую пятницу нового месяца. Киевские христиане на пиру веселились, радуясь, как пополняется их круг, еще недавно столь тесный, людьми самых знатных родов и самого высокого положения. Князь-христианин! Об этом счастье они год назад не могли мечтать, а теперь оно сияло перед глазами. Всякому становилось ясно: Господь Иисус обратился к Руси своим светлым ликом.

– Скажу я вам: отнимется у иудеев Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его! – радостно провозглашал отец Ригор.

Эльга не знала, горевать ей или радоваться предстоящему. Жизнь катилась вперед, оставив далеко позади ее материнскую тревогу и тоску.

– Перестань! – шепнул ей Мистина, видя, что она на пиру то улыбается, то украдкой отирает слезы. – Мы готовим не поминки по Святше, а всего лишь Улебкину свадьбу. Это еще не значит… это вовсе никак не связано, пойми. Если бы Горяна не упрямилась так, а ты не решила ей потакать, то Улебка мог бы жениться еще два года назад, когда Святша привез Прияну. Я понимаю, если бы мой парень брал Святшину вдову… то есть жену, тогда это означало бы, что мы его зачислили в деды. А так просто Улебка женится. Святша вернется – порадуется за него.

Эльга старалась ему верить. Хотя догадывалась, что в таком красивом свете Мистине все видится по совершенно другой причине, не имеющей отношения к их детям.

И в этом предсказании он, вопреки прежним своим удачам, ошибся…

Имелась в Киеве женщина, которая решительно отказалась радоваться предстоящим переменам. Узнав, что Улеб намерен окреститься, Прияна объявила, что не останется в городе, где правят изменившие богам.

– Но мы же предлагали тебе выйти за Улеба… – пыталась умиротворить ее Эльга, но сама слышала, как неубедительно звучат ее слова.

Для всех сложилось удачно, что Прияна отвергла новое сватовство: и в рассуждении родства с Олегом Предславичем, и ради надежды все же дождаться Святослава.

– Я буду ждать моего мужа, – твердо отвечала Прияна, которая уже заметно оправилась и окрепла. – Но мы не останемся там, где его наследство отдали другим, а эти другие предали своих богов и предков. Я и мой сын возвращаемся в Свинческ. Когда Святослав вернется – пусть приезжает за нами. Я надеюсь увидеть его уже этой зимой.

– Что мне делать? – вопрошала Эльга, спешно собрав ближайшую родню. – Отпустить ее? С дитем? Жену и наследника Святши отпустить к смолянам?

– Но тебе же спокойнее, если она не будет здесь сидеть, – сказал Асмунд. – Придется ее уже скоро с княжьего двора вывести – шум будет, смущение всякое в дружине…

– Я ее к себе возьму!

– Не захочет она.