Эльга сделала шаг назад и опустила скрам. Мистина забрал его и вернул в ножны.

– Но тогда придется отправить с ними Алдана. И Предславу. Там должен быть хоть один разумный зрелый мужчина.

– Пусть едут. – Эльга кивнула. Он была привязана к Предславе, но не готова променять на нее Мистину. – Ой! – вдруг сообразила она. – А дети?

– Какие?

– Старшие дети Предславы. Которые… Володиславичи. Этих отпустить…

– И что с того? – Мистина пришел в себя и начал думать о деле. – Кому они нужны у кривичей?

– А мало ли кому? Малка скоро невеста. Объявится потом какой… жених. Я только с одной такой разделалась, а тут вторая растет… И Добрыня… Они же законные дети… Ах, Кириа тон Уранон! – Эльга всплеснула руками. – И что я буду Предславе говорить? Что она и ее муж едут в Плесков, а двое ее старших детей остаются? Патор имон! Да что же на нас так судьба ополчилась!

Эльга едва владела собой. Хотелось заплакать, закричать, обвинить кого-то, кто заставляет ее, женщину и мать, так жестоко поступать с другими женщинами и матерями, пусть даже она истинно их любит. Но кого обвинить? Она знала так много тех, кто все создал и всем правит, и порой чувствовала себя мечом, который разнородные силы рвут друг у друга из рук, задевая и раня всех вокруг.

Мистина глубоко вздохнул, подошел и крепко сжал ее плечи. Из разноликих племен они собирали единую Русскую державу, сшивая ее не нитями, а человеческими судьбами. И бывало, невольно служили норнам ножницами, которыми те отрезают детей от родителей, человека – от родного края, рода и доли. А выход где?

Кто из вас скажет, владыки небесные?

– Послушай! – с усилием отчаяния выговорила Эльга. – Я… может, я и не должна так поступать с тобой… Я иногда думала, что никогда не смогу расплатиться за тот удар… ну, за Маломира. Я ничего не могла для тебя сделать такого, чтобы вернуть этот долг. И если… ты хочешь ехать в Плесков, пое…

Мистина поднял руку и закрыл ей рот. Не договорив, она поверх его ладони подняла глаза и встретила его взгляд: горький и в то же время светлый.

– Молчи! – только и сказал он.

Впрочем, смерть уже осталась позади. Я, Ута, многие другие из нашего посольства – мы ведь прошли через крестильную купель, чья освещенная вода открывает дорогу в небо.

– Знаете, что я подумала? – сказала я, прервав вялый разговор за столом. – Ута, помнишь бабкину сказку о трех царствах? В ней же про все это говорилось, что мы здесь видели: колодцы, ворота, цепи, дворцы, змеи, львы – все из меди, серебра и золота. Только в сказке надо было попасть на тот свет. А на самом деле все это есть здесь. Откуда баба Годоня об этом знала? Она же не бывала в греках. И никто из дедов не бывал, иначе нам бы рассказали.

– Все эти золотые палаты, крины и медные цари на столпах стоят уже не первую сотню лет, – напомнил Мистина. – Со славянами и русами греки тоже знакомы очень давно. Говорят, лет триста назад какие-то славяне Царьград воевали, да взять не могли. Пока царь Устиян с его конем еще живой был.

– Думаешь, это могли быть наши деды?

– Наши – едва ли. Это деды тех бесов, с которыми нынче Лис дружит – всяких милингов и езеритов. Но сказки про золотые дворцы и бронзовых змей за триста лет могли и до наших лесов дойти. Я ведь тоже еще дома, в Волховце, что-то такое слышал… А за сто лет бабки забыли, где все это обретается, вот и стали рассказывать, будто на небе, за ледяными горами.

– Значит, никаких трех царств нет? О каких баба Годоня рассказывала?

– Как же нет, когда есть? – Мистина развел руки, показывая мне отделанные серо-голубым и желтым мармаросом стены триклиния и мозаичные картины на потолке.