– Вот, вроде твоей, – он посмотрел на ножку Горяны в красивой кожаной сандалии здешней работы, с красными ремешками. – Там говорят, это русалки ножки.
– Да что мне до твоих русалок! Это тоже бесы, только водяные и лесные.
– Ну и… пес с ними. – Улеб взял ее за обе руки, и она, устав от спора, позволила ему это. – Горяна!
– Я Зоя!
– Ну, Зоя! Мы с тобой в десятый раз об этом говорим, и я все не пойму… Бесы, головы в золоте, ноги в камне! Нам-то что до них?
– Как ты не понимаешь! – Горяна приблизилась к нему, будто надеялась, что с близкого расстояния ее слова лучше дойдут. – Половины тебя мне не надо. Только всего целиком.
– Да я… – Улеб обнял ее, будто не имело смысла объяснять на словах. – Да я весь готов…
Если он и думал о Горяне по ночам, то уж точно не о посмертной участи ее души.
– Вот, а говоришь, не обещал! – Горяна отстранилась. – Говоришь, что весь готов, а сам только плоть свою мне предлагаешь, что из праха сотворена и в прах обратится. После смерти души крещеных людей в Господе будут пребывать блаженно, а язычников – в муку вечную пойдут. Зачем нам здесь встречаться, если по смерти нас такая различная участь ожидает? Хочешь быть со мной – будь везде, и на земле, и в Царствии Небесном. Или везде – или никак.
Она отвернулась и быстро пошла по дорожке к палатиону. Улеб шумно вздохнул ей вслед и пробормотал что-то о йотуновой матери. Хорошая девка, красивая, – но с какой же придурью!
– Гуннар, ты мечом работаешь или рыбу ловишь? – доносился со двора голос Мистины, занятого обучением отроков. – Ты что – рыбак? Что ты машешь из-за плеча, будто удочку закидываешь? Вообразил себя Тором, хочешь поймать Мировую Змею?
Его голос заглушил грохот колес по плитам двора: въехала телега, запряженная парой волов. На телеге лежало нечто размером с бычка, окутанное рогожей. Прервав упражнения, отроки окружили телегу; послали за Мардонием, управителем, чтобы раздобыл салазки. На телеге оказался мараморяный престол с высокой резной спинкой – настоящий «трон». На белых опорах его были вырезаны жуткие чудища со звериным телом и человеческой головой, на сиденье и спинке выложен узор из красного и зеленого камня. Выглядел он не новым: видимо, давно уже стоял в каком-то из многочисленных царских палатионов.
– Это твоей светлости от василевса Романа, – пояснили Эльге посланцы папия, когда подарок выгрузили на плиты двора и все русы сбежались посмотреть на такое диво. – Он просит взять трон с собой в Росию, ибо со времен царицы Савской не находилось в варварских странах равной тебе знатной жены, и ты достойна сидеть на троне, как никто другой.
Миновало три дня после долгой череды приемов в Мега Палатионе. Сегодня уезжали домой купцы, и с ними отправлялись пятеро посланцев Святослава с их людьми. Эльга провожала их с тревогой. Ее и саму наполнял гнев при мысли об оскорблении, нанесенном сыну, а какова покажется эта весть ему самому! Даже сарацинским послам передают подарки для их эмиров, этого требует порядок царских приемов. Святославу же, князю союзной державы, не передали ничего, будто его вовсе нет на свете! Эльга не сомневалась: Константин распорядился так сгоряча, оскорбленный сватовством варвара к его дочерям. Но он должен одуматься и понять: пусть не как зять, но как союзник Святослав ему нужен.
Первая попытка не удалась. Но тот, кто сдается после первой неудачи, никакой удачи и не заслуживает. Истину эту Эльга усвоила хотя бы из опыта своего мужа – первый поход Ингвара на этих же самых греков закончился разгромом, но пару лет спустя он добился своего. |