Эльга с трудом сдержала удивление. Дочери василевса? После разговора с Саввой она рассчитывала на нечто другое и теперь не знала: вышло лучше или хуже? К ней выслали тех, кто все равно ничего не решает, или…

Она оглянулась на Савву, и он быстро ей подмигнул, будто поздравлял с успехом. Неужели василевсы надумали благосклоннее отнестись к ее пожеланиям? От вспышки безумной надежды на успех Эльгу бросило в жар, но она постаралась сохранить невозмутимый вид. Она плохо помнила лица пяти девушек, которых видела в китоне Елены, да и никак не ожидала, что после того разговора ей позволят увидеть их вновь.

Савва и его люди остались в помещении, где отдыхали несущие службу «львы», и дальше Эльгу со свитой повели помощники папия. К этому времени княгини уже попривыкли и смело шагали по выложенным из многокрасочных камешков цветам и узорам.

Вход в палатион Зевксиппа находился совсем близко от двора с бронзовой решеткой. Их ожидал начальник мастерских: скопец, тучный мужчина, с жирным смуглым лицом, похоже, даже не грек, а сириец.

– Один лишь василевс покупает сирийский шелк-сырец, – при помощи здешнего толмача рассказывал он, показывая шелковую кудель – такую тонкую, белую и невесомую, что напоминала паутинку в росе. – Сирийцы издавна славятся умением прясть шелк-сырец и превращать его в крученую нить, но мы здесь покупаем сырец и делаем все сами. Вот, твоя светлость, это литра шелка, – он показал нечто вроде пучка из пуха, – она стоит пятнадцать номисм.

Взволнованная ожиданием важной встречи, Эльга едва понимала объяснения. Однако отметила: вот за эту малость – пятнадцать номисм, то есть золотых? Лишь на четверть меньше, чем стоит молодой раб. А ведь шелк еще надо обрабатывать – прясть, красить, ткать. Понятно, отчего подобные дары в силах подносить один лишь царь, а на те пятьдесят номисм, что купцам разрешено истратить на паволоки, товара получается так мало.

Посмотреть, как красят пурпуром, не удалось: по причине ужасной вони держать эти мастерские в стенах дворца было невозможно, и их устраивали на берегу моря. Зато Эльге показали уже выкрашенную пряжу, привезенную для ткачей. Княгини только ахали: перед ними выложили мотки всех оттенков – от ярко-красного и голубого до густо-черничного. Оказалось, что цвет красителя зависит от того, где выловлены раковины-багрянки: в северо-западной части Месойос таласса он будет синеватым, на востоке и западе – черничным, на юге – красным.

Вдруг сириец прервал рассказ и воззрился на резную арку входа. Вошли два дворцовых скопца, потом две служанки, а за ними две нарядные девушки. Даже здесь, среди мраморных плит и мозаичных полов, они выделялись среди простых смертных, будто две ирийские птички: белые туники с шитыми жемчугом красными опястьями, столы с вытканными цветами, ожерелья с подвесками из смарагда или сердолика, пояса узорных золотых пластин с самоцветами. Распущенные черные волосы из-под шитых золотом лент красивыми волнами спадали на плечи и грудь. Даже мягкие башмачки, предназначенные для хождения по гладким полам дворца, были из шелка с золотой вышивкой.

– Анна, дочь благочестивого василевса Константина, приветствует архонтиссу Эльгу Росену! – доложил скопец-толмач. – Также ее и спутниц приветствует багрянородная царевна Зоя.

Обе девы по очереди кивнули, и Эльга постаралась запомнить, где какая. Платье цвета моря в ясный день, округлое золотое ожерелье с подвесками из сердолика в золоте – Анна. Рыжевато-золотистая стола, ожерелье со смарагдами и крупным жемчугом – Зоя. Воспитанная в них с младенчества привычка к надменности и умение себя держать боролись с робостью перед лицом владычицы варваров, лишь несколько дней назад вошедшей в число христиан, то есть людей, а робость – с любопытством.