— Только ли? Пойдешь на Петра? Там славяне.

— Помню, но пойду, мне Дунай как хлеб нужен.

Ольга встала, прошлась по ложнице. Сын с горечью отметил, что материнский шаг совсем не так скор и плавен, как всегда бывало, стареет, это заметно. И то, лет ей много. В углу ложницы висело изображение женщины с ребенком на руках, Святослав знал, что Ольга всегда просит у этой богини совета, он не любил христианского бога, слишком строгого и всепрощающего одновременно, но матери не перечил, только запретил крестить своих детей. Княгиня привычно остановилась перед иконой, но креститься не стала, она помнила, что сын этого не любит, просто постояла и шагнула к окну. Сквозь заснеженное оконце почти не было видно Киева, только угадывался по шуму, долетавшему даже до княжеских теремов, торг на Подоле.

Ольга повернулась к князю:

— Не нравится мне этот грек, он для себя все просит. Не ты ему нужен.

Князь кивнул:

— Знаю. В императоры метит. Пусть себе, если станет, мне оттого не хуже. А на Болгарию пойду не один. Не только Калокир по чужим теремам разъезжает, к уграм Добромир отправился сговариваться, чтоб вместе выступили. Мне не нужна вся Болгария, нужен только выход по Дунаю. Болгары тоже не все, как Петр, в глаза грекам заглядывают, есть и те, кто супротив, которые ближе к нам.

Ольга покачала головой:

— Святослав, в своей земле дел много, я уж стара, устала, надо у себя порядок наводить. Ты все по дальним землям воюешь, а в Киеве кто?

Княгиня стояла рядом с сыном, тому вдруг очень захотелось зарыться, как в самом раннем детстве, лицом в ее одежду, чтоб погладила рукой по волосам. Но он испугался такой слабости, тоже встал, через силу улыбнулся:

— Ты еще не стара, княгиня, в Киеве ты хозяйка. А я для вас новые земли завоюю.

В голосе Ольги слышалась горечь:

— Князь, правь своей землей. Достаточно ведь! Твои отец и дед на Царьград ходили только дань брать да купцов устраивать. Зачем тебе чужая земля?

Святослав снова сел. Как объяснить матери, что он задумал? Она любит Киев, Новгород, свой Вышгород, а ему мало, ему нужны просторы, он хочет всю землю от Ладоги до устья Дуная, от угров до Хазарии, вернее, тех земель, где она была; главное, он хочет, чтобы русичи в самые дальние земли ходили не как побирушки с опаской, а хозяевами. Сейчас его, русского князя, боятся все вокруг, ждут, куда он направится воевать. Это хорошо, никто не посмеет тронуть русских купцов. Но то ли главное? Большую дань можно взять один раз, можно заставить ее платить долго, но придет другой правитель, и снова придется воевать. А он хочет закрепить за собой земли, чтобы понимали, что он у моря навсегда! Святослав удивлялся, почему этого не понимает его мудрая мать.

— Сейчас купцам одного Царьграда мало, нужен весь мир, а значит, нужны пути торговые, и через Болгарию тоже. Там много тех, кто против царя Петра, что грекам продался, хочу часть земель себе взять, чтоб могли из Руси товары возить свободно, да и из других стран тоже. Хватит уже грекам сидеть собакой на сене, сколько можно им в глаза заглядывать?

Ольга смотрела на своего давно взрослого сына и понимала, что тот прав, но как не хотелось матери снова отпускать его в дальний и опасный поход, снова оставаться одной с внуками в беззащитном Киеве! Все сердце изболится, пока от него весточки дождешься. Князь в рати удачлив, но матери от этого не легче.

Святослав усмехнулся:

— А Калокир… у него свои цели. Хочет быть императором? Пусть будет, мне не жаль. Он мне полезен, знает много.

Княгиня вздохнула:

— Не верь грекам, не всегда говорят, что думают.

— Помню про то, — захохотал князь. — От них всегда предательства ждать можно, цареградцы мастера за спиной договариваться.

Только об одном так и не решилась спросить сына — почему так и не ходит в ложницу к Преславе, хотя видит, что тоскует та.