Невольно вспомнилось, как в битве при Нанси мне пришлось пристрелить своего первого боевого коня – Роланда. Того самого, которого я первым делом увидел, открыв глаза сразу после переноса в Средневековье. Чувство при этом было такое, будто я сам себе отрезал руку.

– О-хо-хо!!! – Радостно хохоча, мимо меня на олене промчался Шарль.

Вслед за ним, азартно понукая рогатого, пронесся Александр. Лопари после битвы пригнали стадо олешков для перевозки раненых, и мои оболтусы тут же воспользовались возможностью освоить неведомую европейцам верховую животину.

Хотел наорать на оруженосцев, но усилием воли сдержал себя. Пусть развлекаются, пацаны ведь еще. А вот мне особо не до развлечений, настроение такое мерзкое, что сам себе противен.

Битву мы выиграли, но без смертей все равно не обошлось.

Лопари отделались совсем легко: у них погиб всего один человек – шаман, которому пришпилило арбалетным болтом оленью маску с рогами к его собственной голове. Еще нескольких легко ранило.

У людей Детины почти та же самая картина – один погиб, трое ранены, но двое из них – тяжело, вряд ли доживут до утра. Тоже попали под выстрелы из арбалетов – болты пробили кольчуги вместе с телами, как игла – лист бумаги.

Среди моих дружинников и ратников Ярославского обошлось без смертей и тяжелых ранений – сказались боевой опыт и выучка, а вот копейщики Хансенса… С ними все гораздо хуже: пятнадцать человек убитых, шестеро умерли от ран сразу после боя и еще шестеро очень тяжелых, практически без шансов выжить. Судьба нескольких тяжелораненых ратников – тоже под большим вопросом. О легкораненых и не говорю – их больше половины.

Правда, ганзейцев мы вырезали практически всех. Из шести сотен наемников уцелела едва ли десятая часть. Несколько человек ушли в лес, но всех их там выловили лопари. После того как раненых добили, в плену оказалось всего семьдесят человек. Вон сидят, спутанные сыромятными стяжками, ждут своей судьбы.

Но мне от этого не намного легче, потому что все эти, пусть даже мизерные по сравнению с ганзейскими, потери все равно ложатся тяжким грузом на сердце. Именно я повел ратников в бой, мне они доверили свои жизни, но уберечь их я так и не смог.

Хотя все это – лишняя хрень, которую надо гнать из головы. Любое сражение, пусть даже победное, – это прежде всего торжество костлявой старухи с косой. Так было и так будет всегда. И никто не в силах это изменить.

Я взглянул на начинающее темнеть небо, поручил Буяна ратникам и пошел к своим. Битва закончилась уже к вечеру, пока собрали своих мертвых и трофеи, начало уже смеркаться. Поэтому решил дать отдохнуть людям, а домой отправляться только поутру. Но приказал перебазироваться на полверсты в сторону, чтобы не мешать зверью пировать.

Неожиданно со стороны импровизированного лазарета донесся сильный шум.

– Ишь что удумал, поганый латинянин!.. – заглушая стоны раненых, гневно вопил чей-то высокий, совсем молодой голос. – Слышь, не замай!..

На подстилке из лапника в рядок лежали раненые, а одного из них, стоя рядом на коленях и тыкая в сторону Августа с монахами фальчионом, закрывал своим телом кто-то из латников Хансенса.

– В чем дело? – спокойно поинтересовался я, хотя сам уже все понял.

Чего тут непонятного? С тяжелоранеными – теми, кто уже не жилец, в наше время лекари поступают очень просто: безболезненно отправляют на тот свет. Но подобное, не всегда находит отклик у товарищей или родственников раненых, особенно у молодых рекрутов.