– Не понимаю, – потянувшись к кружке, Довмонт покусал губу и пристально посмотрел в окно, вдаль, словно хотел увидеть там что-то чрезвычайно важное. – Почему стражника-то не убили? Уж травить, так до конца – оно надежнее.

– Мыслю, так им и приказано было, – почмокал губами Степан или «полковник», как его именовал про себя Игорь-Довомнт. – А почто же не так пошло – тут гадать только. Может, отвар слабый оказался, а может… – тиун прищурился, – а, может, и дева душегубкой не захотела стать. Тут и помыслить можно – среди кого искать.

– Вот, вот, поищи… Ступай, Степане… Да! Испей квасу на дорожку.

Едва тиун ушел, как в горницу заглянул с докладом верный Гинтарс:

– Послание от посадника, мой кунигас!

Воин протянул берестяной свиток. На дорогущем пергаменте или бумаге в те времена писали только самое важное, для обычной же переписки использовали выделанную бересту, выцарапывая, выдавливая на ней буквы бронзовым острым писалом.

– Вече? Совет? – глянув послание, князь недоуменно моргнул. – Вчера ведь только собирались… Видать, важное что… А что? Что такое случилось, а, Гинтарс?

– Посланцы из Новгорода, мой вождь, – слегка поклонившись, пояснил молодой воин. – Боярин Мстислав Рогович, посадника Михаила Федоровича вернейший друг. С ним житьи люди.

Житьи люди… Мелкие свободные землевладельцы. Не бояре. Но и не смерды.

– Мстислав Рогович, говоришь… Вот ведь! – с неожиданной досадой Довмонт всплеснул руками. – Такие важные люди явились, а я – ни сном, ни духом! Князь я или не князь? Ты почему не доложил, Гинтарс?

Парень потупился и покраснел:

– Так вот, докладываю. Сам только узнал.

– Ладно, – махнув рукой, князь велел принести парадную одежду и седлать коня.

Хоть времена еще стояли простые, кондовые, а все ж негоже было князю идти на заседание вечевого совета пешком и без свиты. Невместно. Не положено. Не принято. Не комильфо.

Накинув на левое плечо дорогущий, с шелковым подбоем, плащ, Довмонт застегнул его золотой фибулой, прицепил к поясу меч и вышел на крыльцо.

– Слава князю! – отсалютовав копьями, воины приветствовали хором.

– Вольно, вольно, – садясь в седло, улыбнулся князь.

Затрубил рог. Не по-боевому – по-праздничному. Распахнулись ворота. Взметнулись в небо стяги, и первый – на лазоревом поле златая подкова, родовой герб Даумантаса, нальшанского и утенского кунигаса. Ни у кого еще в Литве, тем более на Руси, гербов не было, а князь уже себе завел. А пущай будет! Красиво, да и на имидж работает.

Такая же подкова сверкала и на треугольном щите Довмонта. Щит вез верный Гинтарс, верхом на белом коне, в сверкающей на солнце кольчуге и шлеме. Выехали из ворот, поехали… Впереди – двое воинов:

– Постор-ронись! Дорогу! Князь едет! Надежа-князь!

Случившийся на пути народишко торопливо шарахался в стороны и ломал шапки. Игорь давно уже не обращал никакого внимания на все это раболепие – такие уж были времена, привык. Да и в РФ слишком уж долго зажилась привычка лизать любому начальству задницу. Это в России. В двадцать первом веке! Чего уж про тринадцатый говорить.

К слову, не один Довмонт ехал на совет с такою вот помпою. Впереди, из-за угла показалась еще она кавалькада, ничуть не уступавшая, а, пожалуй, и превосходившая княжескую по мишуре и блеску. Правда, всего этого было там слишком много, без меры и вкуса. Какие-то разноцветные ленты, сверкающие шлемы с флажками-яловцами, яркие до безобразия плащи свиты… все это настолько бросалось в глаза, что напоминало цыганскую свадьбу.