|
Но отец — не деликатный княжич из Кровных Симарглычей, он — сыскарь из простых, выслуживший дворянство, и что будет если до него дойдут слухи? И какие слухи до него дойдут? О чем он узнает, услышит догадается, и как поступит? Проклятье, у них и так отношения изрядно подпорчены, причем в нынешней ссоре Митя отца даже не винил! Сперва отцу сказали, что его пятнадцатилетний сын ввязался в бой, а когда отец бросился к нему — оказалось, что сын исчез из дома. Пропадал невесть где больше суток, а по возвращении рассказал невнятную байку о тяжком душевном потрясении, развеять которое он мог лишь вдали от людей. Отец, будучи натурой черствой и непоэтичной, ни единому слову не поверил. Но Митя же не виноват, что не мог рассказать правду! Потому что отец бы потребовал вернуть варяжскую добычу просто так, а это решительно невозможно. Так вляпаться, как Митя вляпался — и даже не получить за это хоть какого возмещения? Увольте, на такое он не согласен!
Но мало ему отца — еще и губернаторша! — Что ей неймется? — буркнул он, с трудом проглотив «… дуре старой!» — Не понимаете? — хмыкнул Урусов. Митя мотнул головой — он все же светский человек, понимает, конечно! Если губернаторша, как и Урусов, догадывается… думает, будто догадывается, что Митиным отцом был кто-то из Моранычей… о, какая лакомая тайна! — Если она убедится, уверится… Станет писать письма… Подругам в Москву, в Петербург, да по всей империи! Рассказывать, хвастаться, превозносить свою проницательность… — глухо сказал он, чувствуя, как внутри становится льдисто-спокойно, а земля под его ногами начинает едва заметно шевелиться, словно там, под ней, возится кто-то. — Она может даже и бабушке-княгине написать. — голос Мити стал утробным. — Дмитрий, держите себя в руках, а не то ее превосходительству никакие иные доказательства и не понадобятся. — жестко бросил Урусов, и Митя почувствовал, как к похолодевшим щекам снова приливает жар — от стыда. А еще светским человеком себя мнит — никакой выдержки! — Вы не всё знаете, — он наклонился почти к самому Митиному уху и скороговоркой пробормотал. — У их превосходительств племянница есть. — И что? — после недолгого молчания наконец спросил Митя. На него посмотрели если не как на дурочка, то как на наивного столичного жителя, ничего не понимающего в губернских раскладах. — Очень, очень малокровная Мокошевна. Почти бескровная. Такое самым роскошным приданым не покрыть, а приданое там не то, чтоб плохонькое, но ничего особенного. — И что мне за дело? — все еще не понимал Митя. — Вам — нет дела, а губернаторше — есть! При таком малокровии девочку подумывали выдать за бескровного, как вашу матушку, как вдруг! В губернии начинают подниматься мертвецы — а рядом все время вертится некий интересный молодой человек, вроде бы не Кровный, однако же… — Урусов снова многозначительно поиграл голосом. — Как тут не присмотреться? Очень-очень внимательно… И вот тут Митя понял, что это все всерьез! — Мне шестнадцать только в конце месяца будет! — возопил он. — Я… — и как в омут с головой выпалил, то, чего не сказал бы при иных обстоятельствах. — Я маленький еще! — Так и племяннице лет четырнадцать, может, меньше, — невозмутимо пояснил Урусов. — Однако же если надежды ее превосходительства относительно вас оправдаются, девочку можно выписать сюда, в Екатеринослав, а там и помолвку сладить, глядишь, через пару-тройку лет и поженитесь. Если, конечно, со свойственной ее превосходительству деликатностью… У Мити вырвался нервный смешок. |
