При виде этой вспышки короля, Елена некоторое время молчала.

— Ваше величество, — начала она, — напишите сейчас отсюда к Пацу и умоляйте его, чтобы он поторопился, а муж мой найдет посла, который отвезет и передаст ему ваше письмо.

— Я из Варшавы послал письмо и вчера вторично писал, — со вздохом сказал король, — и думаю, что Пац не имел никакой возможности выступить на помощь гетману.

Келпш, стоявший у окна, шепотом отозвался:

— Ваше величество, гетман Пац может быть слишком много понадеялся на себя; он не собрал нужные силы и потому медлит. Не просить и не умолять его надо, а приказать под угрозой королевской опалы, чтобы он не откладывал и немедленно поспешил к Глинянам.

Михаил беспокойно начал озираться кругом, как будто кого-то или чего-то искал.

— Ксендз Ольшевский? — произнес он взволнованным голосом.

— Я сам могу написать письмо, — прервал Келпш, приближаясь к столу.

— Хорошо, я согласен, — сказал король, напиши, что я приказываю ему не медлить более.

Кравчий принялся писать, а Елена подала королю напиток, к которому он жадно припал запекшимися губами. Король начал шепотом:

— Собесский будет доволен, потому что в своем последнем письме он жаловался на Паца, — и обращаясь к Келпшу, добавил настойчиво, — напиши, что я сам еду в Глиняны, что не гетман, а я буду ждать его там, что не Собесский, а я этого требую, чтобы Литва немедленно присоединилась ко мне. — Ах эти распри! — со вздохом сказал он, — это они, это все наши раздоры вечные, а не турки и казаки, губят Речь Посполитую.

— Слава Богу, — начала Елена, желая его успокоить, — что только одни Пацы в ссоре с Собесским.

— Прибавь еще и Радзивиллов, — прервал король, — которые в родстве с одними и другими.

Келпш, между тем, торопился докончить письмо и придал ему вид частной корреспонденции, не приложив королевской печати, из боязни, что ксендз Ольшевский задержит отправку курьера.

Король, почти что не читая, подписал и дрожащей рукой прибавил несколько благосклонных слов.

— Вы видите, — сказал король, — я делаю все, что могу, а впоследствии чужую вину взвалят на меня; меня связали и делают ответственным за других. Моя судьба такова: победы будут поставлены в заслугу гетмана, а поражения припишут мне.

— Такова судьба многих повелителей… Будут справедливы и признают, что вы желали добра Речи Посполитой.

— Чего достигнешь одними желаниями? — улыбаясь, сказал Михаил. — Желания в счет не идут.

— Но не надо уж так безнадежно ко всему относиться, — начала жена кравчего, — а надо верить в помощь Господню. Вы, ваше величество, может быть, и правы в вашем гневе против гетмана, но не забывайте, что он незаменим, как предводитель, и все его любят и уважают за его заботливость и неутомимость.

— Если б не Радзивиллы, — сказал Михаил, — я бы с помощью Димитрия склонил его на свою сторону. Но это не удалось из-за их упорства, и Димитрий, несмотря на свою женитьбу, остался для них чужим, а я — врагом.

— Это вина Пацов, — вмешалась Елена. Михаил взглянул на нее, иронически улыбаясь.

— Мы не выходим из этого заколдованного колеса: Пацы, Радзивиллы и между борющимися я — их жертва.

Остаток вечера прошел в тихих разговорах у камина. Несколько раз жена кравчего собиралась уходить, но король ее задерживал; печальные предчувствия овладели им, и хотя он старался рассеяться, но это ему не удавалось. Разговоры были прерваны приходом Келпша, который пришел доложить королю, что случайно приехал епископ марминский, Выдзга, приятель Собесского, возвращающийся из Глинян, куда он ездил для свидания с гетманом.